В десять часов выступили. Видно было, что дорогу починили кое-как брошенным в колеи хворостом и землею. Для перевозки орудий вытребовали австрийских понтонных лошадей, очень крупных и сытых, не чета нашим маленьким, изнуренным лошадкам. Вскоре после полудня весь корпус пробрался через лес, перешел по понтонному мосту Серет и продолжил марш на Фокшаны.

К четырем часам подошли к реке Путне и остановились на несколько часов. Тут люди пообедали, покормили лошадей из рук и опять тронулись вперед. Через Путну перешли по австрийскому понтонному мосту, поздно вечером, в темноте, достигли Фокшан и остановились рядом с австрийским лагерем. Кавалерия шла впереди, так как бивак вовремя не был указан, то опять должны были ночевать под открытым небом.

10 сентября. Нам указали место бивака на левом крыле австрийцев и дали немного фуража. Пехота ночевала на берегу Путны и только сегодня утром присоединилась к нам. Встав на бивак, сейчас же построили указанный нам боевой порядок из каре и приготовились к очень серьезному сражению, назначенному на следующий день. После обеда получили различные приказания относительно марша и наступления. В семь часов вечера наш и австрийский корпуса поднялись и выступили, мы на правом, австрийцы на левом фланге. Дабы скрыть наше присутствие от неприятеля, перед нашею колонною шел дивизион австрийских барко-гусар.

При выступлении из Фокшан мы увидели бесчисленное количество огней в турецком лагере. Кавалерия шла впереди. Поздно вечером переправились вброд через реку Мильков, затем через реку Рымну. Шли без всякого шума, молча, сигналов никаких не давалось, высекать огонь было строго запрещено. Пехота не отставала от кавалерии. При переходе через Рымну кавалерия пришла в сильное смятение; причиною тому было несогласие командиров между собою, темнота и затем трудность сохранить порядок при переходе реки вброд. Будь неприятель решительнее, наше положение в момент перехода реки могло стать критическим.

11 сентября. До рассвета корпус построился в боевой порядок в четыре линии; пошли так же, как и 21 июля при Фокшанах. В первой линии шли три каре — два егерских батальона в середине, 2-й и 3-й гренадерские батальоны на левом, 6-й и 1-й гренадерские батальоны на правом фланге. Вторую линию составляли Смоленский полк на левом фланге, егерский батальон на правом, Ростовский полк в середине, формируя каждый свое отдельное каре за интервалами первой линии. Третью линию составляли три карабинерных полка — Рязанский на правом, Черниговский на левом фланге, Стародубовский в середине. Казаки и арнауты стояли в четвертой линии, Ивана Грекова полк — за Рязанским, Григория Грекова полк — за нашим, арнауты — за Стародубовским.

В этом строю остановились на полчаса при восходе солнца и ожидали австрийцев, которые отстали. При нашем корпусе находились два дивизиона, то есть четыре эскадрона, австрийских гусар: первый дивизион полка императора шел на правом фланге Рязанского полка, а второй дивизион — барко-гусар под командою подполковника фон Гревенса — на нашем левом фланге.

Так как австрийцы все еще заставляли себя ждать, а солнце стояло уже высоко, то мы получили приказ двинуться вперед. Корпус двигался по местности, заросшей терновником и кустами, затем по полям, засеянным кукурузою, уже около четверти часа, когда наконец был замечен турками, стоявшими в первом лагере на высоте у Тыргу-Кукули. По корпусу был открыт огонь из орудий. Беглым шагом, с музыкой, барабанным боем и развевающимися знаменами бросились мы вперед. Подойдя на близкое расстояние, наши орудия начали стрелять. На левом фланге нашего боевого порядка находился большой лес, наполненный массами турок, бросившимися на наш фланг.

Боясь охвата левого фланга, смоленское каре, дивизион барко-гусар и наш полк повернулись фронтом налево и таким образом отделились от остальных каре, которые шли прямо на лагерь в Тыргу-Кукули, выбили отсюда турок и могли благодаря этому снова соединиться с нами и тогда уже двинуться на большой лагерь при Мартинештах, защищенный батареями с более чем сорока орудиями, причем у леса была уже начата постройка сильных укреплений. Из этого леса был открыт сильный огонь по австрийцам, дошедшим сюда на несколько часов позже нас и выстроившим здесь свой боевой порядок.

Между тем наше левое крыло. состоявшее из Смоленского полка, гусар и нас, в продолжение уже шести часов отбивало атаки турок и производило контратаки; уступая многочисленному противнику, мы были неоднократно вынуждены отходить под прикрытие нашего смоленского каре. Когда же остальные каре нашего корпуса, взявшие первый лагерь, и австрийцы, появившиеся с левого фланга, подошли, мы вместе с ними пошли на лагерь при Мартинештах, где на высоте, в лесу, нас поджидал сам великий визирь с лучшею частью своих войск.

Несмотря на громадную численность неприятеля, наше решительное движение вперед, не прекращавшийся огонь наших орудий и бесконечные атаки нашей кавалерии и венгерских гусар заставили его сначала отступать медленно и в полном порядке, затем, когда наши взяли большую батарею, обратиться в полное бегство. Наш полк преследовал неприятеля, атаковал янычар, бросившихся в лес со взятых батарей, и многих из них порубил. Преследование отступавшего неприятеля производилось непрерывно версты четыре до третьего турецкого лагеря на реке Рымник, который нашли, однако, брошенным и забрали.

Генерал Суворов намеревался преследовать неприятеля еще дальше, до реки Бузео, но, убедясь в страшной усталости людей и лошадей, весь день участвовавших в атаках, приказал остановиться в турецком лагере. Тут разобрались в доставшейся нам добыче.

Было взято более тридцати пушек, много мортир, знамен, невероятное количество пороху, бомб, гранат, несколько тысяч буйволов и других быков, много верблюдов, ослов и вообще целый, отлично устроенный лагерь, в котором помещалась тридцативосьмитысячная турецкая армия. Хотя туркам и удалось уложить палатки и обоз, но неожиданное появление наше и стремительность атак заставили их бросить все и спасаться бегством. Сотни нагруженных каруц, затопленных в реке, нашли и вытащили наши люди. Растерянность и испуг неприятеля были так велики, что он и не старался удерживать четвертый укрепленный лагерь на той же реке, а бросил его в добычу нашим легким отрядам. Масса палаток, рису, табаку, кофе, муки, ячменю, сухарей, всевозможного платья и т. п. была поделена между нашими солдатами.

Имперцы (австрийцы) остановились в лагере при Мартинештах на краю леса. Когда неприятель был отогнан и части собрались, мы снова выстроили свой боевой порядок. Затем от каждого полка были отряжены команды для поднятия из реки турецких повозок и для искания добычи. Вечером была тревога, но оказалась напрасною.

Так кончился этот достопамятный счастливый для нас день, когда наш маленький корпус в пять тысяч человек в соединении с корпусом принца Саксен-Кобургского численностью в двенадцать или четырнадцать человек одержал полную победу над великим визирем во всех его четырех лагерях, в которых, по словам пленных, находилось не менее девяноста тысяч турок. Австрийцами и нами было взято: семьдесят семь пушек, масса мортир и лагерного имущества и почти весь обоз. Потери неприятеля считались тысячами, так как при бегстве темною ночью много народа утонуло в реке Бузео, стараясь переправить остаток обоза, который также застрял в реке и впоследствии сделался добычею валахов. Пленных на этот раз забрали немного, так как наши люди были очень озлоблены и не давали пощады. Пришла еще одна приятная для нас весть от князя Потемкина, а именно, что турецкий корпус под командою Капитан-паши был также разбит, изгнан из Табаки и отступил в Измаил. Генерал-аншеф Суворов получил от князя Потемкина через курьера письмо, в котором князь предупреждал его о намерениях великого визиря напасть сначала на принца Кобургского, разбить его у Фокшан, а после этого уничтожить и наш маленький отряд. Зная огромные силы турок и их сильные укрепления, князь советовал воздерживаться от каких бы то ни было столкновений, пока к корпусу не присоединится первая дивизия. Можно себе представить, с каким удовольствием ответил генерал Суворов на это письмо, сообщая, что победа над великим визирем уже одержана, причем львиная доля заслуг была на нашей стороне, так как австрийцы сильно запоздали.

У нас было около пятидесяти убитых и ста раненых; сколько их было у австрийцев, мне неизвестно, но говорили, что также немного. В нашем Черниговском полку было четверо убитых и двадцать раненых карабинеров и много раненых лошадей. Принимая в соображение огромные силы противника, продолжительность и ожесточенность боя, надо считать эти потери весьма ничтожными.

12 сентября. Дневка. Солдаты целый день притаскивали добычу. Около полудня полковник Поливанов 22 с нашим 2-м эскадроном и Ивана Грекова казачьим полком предпринял рекогносцировку леса, в котором еще прятались остатки турецких полков.

Неприятеля не нашли, но забрали брошенную в лесу пушку и два знамени, которые привезли в лагерь. После обеда майор Рязанского полка Шультен получил приказание разыскать и уничтожить громадное количество фугасов, заложенных турками в лагере и в его окрестностях, фугасов, которые при штурме причинили людям много вреда. Постоянно натыкались на них, и было много раненых и обожженных. Я был дежурным по корпусу, получил от дежурного полковника пароль, и вечером расставлял пикеты. Поздно вечером еще раз объехал посты. После обеда в наш лагерь прибыл принц Кобургский с небольшою свитою, чтобы посетить нашего генерал-аншефа. Так как последний спал, то принц приказал его не будить, а проехав через наш лагерь, осмотрел взятый у турок обоз. Сегодня был прохладный, ветреный день. К князю Потемкину еще вчера был отправлен курьером с извещением о победе молодой адъютант Марченко.

Источник - "Время и судьбы. Выпуск 1-й", М., Воениздат, 1991.

Последнее обновление 17.01.2003 год