В 1958 году, в Буэнос-Айресе, на средства автора, не известного в литературном мире, вышел тиражом в тысячу экземпляров исторический роман «Ярлык великого хана», повествующий о жестоких междоусобицах русских князей в пору татаро-монгольского ига, жертвой которых стал молодой князь Василий Карачевский.

Впрочем, немногие из читателей, преимущественно земляков, могли вспомнить, что Каратеев уже печатался как очеркист и выпустил документальные книги о судьбе русских эмигрантов на Балканах и в Южной Америке. Аргентина (заметим, как и весь субконтинент) считалась и, вероятно, не без оснований, некоей культурной провинцией русского зарубежья. Хотя в результате второй мировой войны по крайней мере две волны повторной эмиграции — из Китая и Балкан (с их центрами в Харбине и в Белграде) — выплеснулись широко, от Австралии до Южной Америки, литературными столицами по-прежнему оставались русский Париж (правда, заметно ослабевший) и русский Нью-Йорк (во многом усилившийся за его счет).

Поэтому удивительно было появление в далеком Буэнос-Айресе романа М. Каратеева, вызвавшего восторженные отклики критики и читателей в тех русских диаспорах, куда он мог попасть при скромности тиража.

«Мы хотели бы здесь подчеркнуть огромный интерес к книге «Ярлык великого хана» у рядового русского читателя, вследствие прямого и благотворного ее действия на наше национальное самосознание... — писал рецензент бельгийского журнала «Родные перезвоны». — Это родник кристально чистой воды, которую пьешь с наслаждением,— живая вода, исцеляющая наши недуги уныния, слабости духовной и телесной. Пусть герою романа — князю Василию и не удалось получить ярлыка от хана Золотой Орды, но зато он добыл почетный ярлык замечательного писателя М. Каратееву».

«Говорят, что вот теперь не выходит хороших русских книг, которые давали бы и уму и сердцу, чтобы и научиться чему-нибудь и отдохнуть душой можно было за ними. Так ли это? — задавался вопросом критик мюнхенского журнала «Свобода». — Не совсем. Мало, но ведь... Вот одно из таких счастливых исключений, — книга М. Каратеева «Ярлык великого хана»... Странное дело: в книге описывается прошлое чуть ли не тысячелетней давности, а кажется, что читаешь актуальный роман, настолько он близок».

Нью-йоркская газета «Россия» откликнулась обширной статьей, где, в частности, говорилось: «Недавно изданный в Буэнос-Айресе исторический роман М. Каратеева «Ярлык великого хана» является крупным вкладом в русскую художественную, а в равной мере и в популярно-историческую литературу. В личности автора сочетается глубокий и разносторонний эрудит и талантливый писатель... В плане романа книга правдива и увлекательна. Ее герои живут интенсивной жизнью, их психология убедительна. Автор дает целый ряд сочных и необычно верных по звучанию сцен, ...очень хороши картины природы... Язык составляет одно из главных достоинств книги. Автор чутко выбрал именно тот характер речи, который, будучи окрашенным в цвет эпохи, не утомляет излишней архаичностью».

Критик калифорнийского журнала «Жар-Птица» утверждал: «Исторический роман — «Ярлык великого хана» — нового писателя-историка нашего зарубежья, М. Каратеева, является одной из лучших книг этого жанра, изданных за последнее время за границей. Роман не только написан увлекательно, — невозможно оторваться от пего, — но он написан исторически точно, без искажений и ярко. Автору удалось изобразить сухую историческую действительность настолько живо и правдиво, что когда читаешь этот роман, то действительно живешь вместе с героями этого повествования, переживая с ними и радости, и невзгоды. М. Д. Каратеев — большой художник и увлекательный писатель, — два свойства, необходимых для того, чтобы встать в ряды литераторов зарубежья первого класса».

О романе «Ярлык великого хана» восторженно писали литераторы и генералы, орловские помещики и крестьяне-колонисты, историки и служители Церкви. И даже Николушка Иванов-Егоров, ученик 6-го класса, обратившийся с письмом к М. Каратееву: «Я не мог оторваться от Вашей книги «Ярлык-великого хана» и прочитал ее уже два раза, а теперь начал в третий раз. Также давал ее читать знакомым мальчикам, и им она тоже очень поправилась, теперь все хотим прочесть ее продолжение,— напишите, откуда его можно получить? Нету ли у Вас еще других Ваших произведений?»

Сегодня с несомненностью можно утверждать, что появление этого романа было воспринято русским зарубежьем как национальное событие.

Для большинства читателей было только непонятно, кто его автор и откуда он взялся. «Для меня загадка — что Вы за человек?— задавался вопросом рецензент журнала «Книжное дело». — Спали тридцать лет и три года, а проснувшись, разом написали такую книгу, что и читатели и критика не могут опомниться. Неужели Вы раньше ничего не печатали?»

На сороковом году отгремевшей революции даже трудно было предположить в авторе эмигранта первого поколения. Более логичным выглядело, что роман создал бежавший из Советского Союза некий писатель-историк, имевший доступ к архивам и документам,— «ди-пи» (перемещенное лицо)

второй волны, переправивший через океан, в Аргентину свой заветный, многолетний труд. Тем более было известно, что автор «Ярлыка великого хана» немолод.

И в самом доле, Каратееву в эту пору было уже пятьдесят четыре года. Возраст для литературного дебюта, прямо сказать, редкостный. Тем удивительнее его жизнь и судьба — жизнь и судьба типично русского самородка.

Михаил Дмитриевич Каратеев родился в 1904 году, в Германии, в городе Фрайберге, в богатой духовными традициями дворянской семье. По материнской линии он был прямым потомком В. А. Жуковского, по отцовской — находился в родстве с братьями Киреевскими. Один из его прадедов — молодой офицер Василий Александрович Каратеев, убитый при обороне Севастополя, передал, отправляясь на войну, своему соседу и другу — И. С. Тургеневу рукопись, из которой, как сообщает автор предисловия к одному из каратеевских романов А. М. Юзефович, «вырос роман Тургенева «Накануне»2. Отец Каратеева, Дмитрий Васильевич, был человеком незаурядным, энциклопедически образованным. Он имел, как рассказывал мне сын писателя, пять или шесть дипломов, в том числе по геологии и минералогии. Несколько лет Каратеев-старший (опять-таки по свидетельству внука) преподавал философию в Гейдельбергском университете. Без сомнения, впитанная с детских лет, «с младых ногтей» эта культура, родовые традиции вошли в жизненный состав Каратеева, заронив в него любовь и к точным наукам, и к истории, и, конечно, к «изящной словесности».

Однако, как и во многих других дворянских семьях, Каратеевы следовали примеру прежде всего военного воспитания. Десяти лет мальчик поступил в Полтавский кадетский корпус и через короткий срок, еще в отроческом возрасте, принял участие в белой борьбе. После падения в 1920 году Южнорусского правительства и вторжения в Крым красных Каратеев, вместе с врангелевскимн частями, эвакуируется сначала в Константинополь, а затем в Болгарию.

Здесь молодой Каратеев, ничего не зная о судьбе своих родителей, начал нелегкую трудовую жизнь эмигранта-беженца.

Мы можем только гадать, через какие невзгоды и лишения прошел М. Каратеев, когда, в одиночку, упрямо пробивался с социального «дна».

В силу природных, климатических условий, малой заселенности и обилия свободных плодородных земель Аргентина, безусловно, имела особые преимущества для эмигрантов. Только из числа репатриированных после крушения гитлеровской империи, по данным ИРО (международной организации, ведавшей беженцами), для переселения в Аргентину в 1947 г записалось сто тысяч русских, в то время как в Перу и Чили — по пять тысяч, а в Парагвай — две тысячи человек (см.: Изгой. Поток-Богатырь в Зарубежье//Возрождение. Париж, 1949. № 1).

Отзвуки этого можно найти в его стихах, автобиографизм которых очевиден. Здесь — боль, отчаяние, протест против равнодушия:

В 1922—1923 годах М. Каратеев переменил ряд тяжелых профессий, в том числе и на горных выработках, заболел туберкулезом и в 1924 году переехал в Югославию, не оставляя мечты получить высшее образование. Впечатления этих лет легли в основу его позднейшей документальной книги «Белогвардейцы на Балканах». Мечта Каратеева в конце концов осуществилась: с 1929 по 1933 год он учится в Бельгии и получает диплом инженера-химика, после чего отправляется за океан, в Парагвай.

Отныне вся его жизнь связана с русскими колониями в Южной Америке.

В 1938 году, в Перу, М Каратеев встречает своего отца, который занимает должность ректора в столичном университете Сан-Маркоса. Хотя у Дмитрия Васильевича теперь вторая семья (он женился, как рассказывал мне внук, на племяннице Уинстона Черчилля), Каратеев-младший остается у него и работает по своей профессии химика, выказывая на этом поприще блестящие способности. В 1944 году он переезжает в Уругвай, в местечко Сан-Хавиер, где находилась одна из русских колоний, и здесь пробует себя в литературе: пишет стихи, первые очерки, публикуя их в эмигрантской периодике. Так складывается его документальная книга «Русские в Парагвае».

Не оставляя своей профессии (так как на литературный заработок прожить было невозможно, а у него уже давно имелась семья), М. Каратеев весь свой досуг отдает широкому гуманитарному самообразованию. Этот неустанный, подвижнический труд имел вполне определенную цель: изучение русской истории, и прежде всего того ее периода, который укладывался Гуоныи XIV век — век освобождения Руси от татаро-монгольского ига. Великое противостояние — Русь и Орда — занимает помыслы писателя. М Каратеев постепенно собирает множество исторических работ, в том числе русских дореволюционных и советских ученых, американских, английских и немецких специалистов, мемуарные свидетельства прошлого, документы Востока и русского средневековья. Опись его библиотеки, хранящаяся в моем архиве, даст впечатляющее представление о кругозоре этого историка-самоучки, который на равных мог спорить с мнениями таких корифеев (и даже оспаривать их), как Карамзин или Ключевский.

Готовя себя к работе писателя-историка, М. Каратеев, без сомнения, должен был столкнуться и со специфическими трудностями, вызванными его удаленностью от главных культурных центров русского зарубежья — Парижа и Нью-Йорка. Ему приходилось поневоле в одиночку, без должных консультаций и советов специалистов, а только допрашивая старые книги, открывать забытые миры и пробиваться к исторической истине, часто сквозь последующие искажающие наслоения.

М Каратеев обнаружил, что целые области истории Руси и сопредельных с ней государств остались, несмотря на огромную специальную литературу, заповедными или, по крайней мере, недостаточно известными, и в ряде случаев выступил первооткрывателем в качестве художественного летописца прошлого. Об этих достоинствах М. Каратеева - историка обстоятельно говорилось, к примеру, в статье Р. Якушевой:

«В историческом отношении хочется особо отметить следующие заслуги автора: 1. Популяризацию почти недоступных для читательской массы сведений о происхождении Руси и ее первых князей. Будучи убежденным сторонником антинорманистского лагеря, автор, в доказательство правоты своей точки зрения, приводит много интереснейших данных, почерпнутых из древнерусских, византийских и арабских источников. 2. Попытку реабилитации черниговского князя Олега Святославича, характеристика которого до сей поры строилась исключительно на основе явно к нему враждебных киевских письменных источников. 3. Описание совершенно нам неизвестной Белои Орды, ее взаимоотношений с Золотой Ордой, ее нравов и обычаев, а также национального характера татар того времени».

Надобно дополнить заслуги М. Каратеева-историка, который в последовавших за «Ярлыком великого хана» романах «Карач-Мурза» (1962) и «Богатыри проснулись» (1963) постарался восстановить подлинную, огромную роль в возвышении Руси князя Дмитрия Донского, а также московского митрополита Алексея, которую, после их кончины, стремился умалить, понуждая переделывать летописи, чрезмерно приверженный к Литве митрополит Киприан.

В своих новых произведениях — «Карач-Мурза» и «Богатыри проснулись» М. Каратеев сумел пойти значительно дальше в изображении Руси и Орды XIV века: изменились масштабы повествования и широко раздвинулись исторические горизонты. Теперь из-под ею пера вышли произведения уже не о судьбе какого-то одного рода или удельного княжества, но о судьбе России.

«Согласно своему первоначальному замыслу, — рассказывал сам писатель, — в первой книге я почти не выходил из рамок истории сравнительно небольшого удельного княжества Карачевского и Белой Орды, а о Москве упоминал лишь вскользь. Но во второй и третьей книгах истории Московского великого княжества и его возвышению отводится первое место, ибо в жанре исторического романа в этой области до сих пор почти ничего не сделано. Как это ни странно, но даже такая богатейшая для романиста эпоха, как годы княжения Дмитрия Донского и его судьбоносной борьбы с Тверью, Литвой и с татарской Ордой, в нашей художественной литературе почти не освещена». (Попутно М. Каратеев аргументированно подвергает критике известный у нас роман Бородина «Дмитрий Донской» именно за принижение роли московского князя.)

Эту эпоху в романе «Карач-Мурза» М. Каратеев характеризует простой и бесспорной формулой: «Все уже устали от усобиц и понимали, что именно Москва олицетворяет грядущее воскресение Руси».

Уже первым своим романом М. Каратеев доказал, что в его даре счастливо сочетаются любовь к отечеству, глубокие знания историка и ясное художественное чувство. Но к этому нужно добавить еще личную, можно сказать, интимную заинтересованность в освещении русской истории, и прежде всего поры разложения татарской Орды. Сделав одной из главных (если не главной) сюжетных линий причудливую судьбу древнего русского рода князей Карачевских, он тем самым обратился к исторической памяти своих предков, восходящей вплоть до святого Михаила Черниговского. Так темой его трилогии (которая затем разрослась до пяти книг — заключающие эпопею романы «Железный хромец», 1966 и «Возвращение», 1967) стала судьба пращура — Карач-Мурзы. Сын изгнанного из своего удела русского князя, отъехавшего в Белую Орду, и дочери татарского хана, он, после блестящей ордынской карьеры, возвращается на родину отцов. «Карач-Мурзе отведена особая символическая роль в романе,— писал рецензент журнала «Грани»,— он как бы предвещает будущее объединение врагов в едином российском государстве».

Эта сквозная «карачевская» нить и помогла писателю собрать и выстроить громадный исторический материал, вывести множество мастерски очерченных (пусть зачастую бегло, несколькими смелыми штрихами) типов, соединить в живую мозаику массу уникальных подробностей, передающих неповторимый аромат, воздух эпохи.

Естественно, что для придания увлекательности чтению М. Каратеев широко пользуется приемами, хорошо знакомыми нам в исторической романистике: хитросплетение заговоров и тайных злодеяний, неожиданное узнавание в незнакомце родственника, близкого человека, разрешение безвыходного положения внезапной помощью извне, запретная любовь, поражающее своей жестокостью преступление и — через много страниц — столь же жестокое отмщение, прозрение и раскаяние разбойника, погони, схватки, засады, ловушки и т. д. Однако весь этот набор литературных средств не самоцелен.

История, решительно превалирующая над домыслом,— вот главный герой всех этих романов.

В одном из предисловий (к роману «Богатыри проснулись») сам М. Каратеев говорит: «По поводу моих книг один из весьма компетентных читателей пишет, что название исторических романов не вполне точно определяет их сущность, ибо это особый литературный жанр, который было бы правильней назвать «романизированной историей». Такую же мысль, но в иной формулировке, высказывают и многие другие читатели и критики. С этим приходится согласиться, так как у меня история действительно преобладает над романом и ей я совершенно сознательно отдаю предпочтение, лишь стараясь представить ее читателям в живой и увлекательной форме».

Размышления М. Каратеева раскрывают нам его писательское кредо: перед нами, в самом деле, новый литературный жанр, жанр «романизированной истории». Он резко отличается от традиционного исторического романа, например, от блестящей беллетристики старшего каратеевского современника по эмиграции Марка Алданова, когда именно вымышленный персонаж находится в авторском фокусе, появляясь, по мановению писателя, там, где происходят решающие события, а сама история часто шаржированно деформируется в угоду авторскому замыслу. В противоположность традиционной литературе, М. Каратеев, идет не от заданного вымысла, который обычно красиво именуют философской концепцией автора, но добросовестно подчиняет все исторической реальности.

Отсюда обширные цитаты-эпиграфы (и просто цитаты), подробные подстрочные примечания, уточнения специалиста-историка, чисто научные отступления, а также таблицы дворянских родов, карты средневековой Руси, планы битв. Горячий, неуставной патриотизм М. Каратеева придает всему этому особую подсветку народности. «В писательской манере автора,— подчеркивал рецензент журнала «Грани»,— обращает на себя внимание его человечная и патриотическая чуткость к малоизвестным или забытым скромным персонажам истории. Каратеев с заметной гордостью приводит имена русских строителей храмов, укреплений, а на бранном поле — имена второстепенных военачальников, монахов, купцов и сермяжных ратников народных ополчений. В примечании к описанию Куликовской битвы («Богатыри проснулись») сам автор говорит, что он «привел все имена русских людей, участников Куликовской битвы, которые ему удалось обнаружить в летописях и иных документах эпохи. Они заслуживают, чтобы их не забыло потомство».

М. Каратеев строчится использовать любой повод, чтобы уплотнить текст древними реалиями, поясняя при этом, скажем, что «тягиляй» — это «стеганая, на шерсти, толстая куртка с высоким воротником, обычно кожаная», в которою «для предохранения бойца от сабельных ударов вшивались куски железа, проволоки», а «сулица» — дротик, метательное копье, что слово «поганый» означало тогда «язычник», как и латинское слово «раsапив»,от которого оно происходило; он расшифровывает не только старорусские, но и многочисленные татарские, персидские, арабские слова и речения (что и неудивительно: едва ли не половина всех событий происходит в Орде); он подстрочно рассказывает о родстве тех или иных героев или даже прямо комментирует те или иные сцены, могущие быть недопонятыми читателем (например: «Дмитрий Донской едва умел читать и подписывать свое имя под документами»), и т. д.

Количество таких сносок — ссылок на источники (преимущественно летописные), пояснений, языковедческих справок необыкновенно велико. Только в небольшом по объему романе «Богатыри проснулись» я насчитал около ста подстрочных примечаний. Следует заметить, что этот комментарий преследует важную цель — в общем контексте он служит своего рода параллельным текстом, в целом не менее важным, чем основное повествование.

Но означает ли это, что М. Каратеев использует своих героев лишь в качестве раскрашенных фигурок для иллюстрации тех или иных исторических событий? Конечно, пет. Об этом, о большом художественном даровании М. Каратеева писал, к примеру, известный поэт и критик Ю. Терапиано после появления первого романа:

«М. Каратееву удалось живо и образно очертить характеры своих героев .. Изображение многих из них,— служилых людей Карачевского и Брянского княжеств,— воеводы Алтухова, богатыря Никиты Толбугина, боярского сына Дмитрия Шабанова, дружинника, а ранее крестьянина Лаврушки и других, а также любовь княжича Василия к Аннушке — все светится той самой русской нравственной чистотой, какая присутствует в русских фильмах, поражающих иностранцев именно этим».

Особое художественное напряжение романам придает внутренняя драма сына князя Василия и Фейзулы, дочери белоордынского хана Чимтая, — Карач-Мурзы. Ему не было еще и года, когда отец его был вероломно убит. Верный соратник отца, богатырь Никита, заложил в сердце ребенка любовь к далекому отечеству. Отсюда — духовная раздвоенность Карач-Мурзы: все последующее воспитание и брак крепко связывают его с Востоком; чингисид по матери, двоюродный брат Тохтамыша, он, однако, всем своим обликом напоминает отца, а в его поступках заметна несвойственная татарам человечность. «Мне не следовало бы называть твою русскую кровь тяжелой: настоящий татарин поступил бы со мной иначе. У нас жестокие обычаи»,— говорит ему отпущенный на волю противник.

«Кто же я? Русский или татарин?» — эта мысль пробуждается в Карач-Мурзе во время беседы с митрополитом Алексеем. Он не может не чувствовать правоты в словах владыки: «Не Русь поработила и гнетет татар, а татары Русь. Мы татарам зла не хотим,— места на земле хватит и им и нам. Но Господь сотворил людей свободными,— искать и добиваться воли — это наше священное право». Как быть дальше? Где же его долг?.

«Никогда не забывай,— говорит ему митрополит,— что ты русский, и где только можешь для Руси и для народа своего сделать что доброе — делай! Где сможешь отвести от них какое-либо зло или беду — отведи! Для того Бог и послал тебя в Орду».

При всем том М. Каратеев сохраняет полную объективность, изображая противостояние Руси и Орды. По словам рецензента, «он чужд великодержавного шовинизма и стремится к беспристрастнои оценке». Так, например, «для правильной оценки личности Батыя нельзя основываться только на русских летописях. Причины расхождения вполне понятны: Русь особенно жестоко пострадала от татарского нашествия; она оказала завоевателю исключительно упорное и долгое сопротивление, а потому победители, озлобленные огромными потерями, были здесь поначалу беспощадны и обложили Русь особенно тяжелой данью. К тому же свободолюбивый русский народ не мог так легко примириться с потерей своей независимости, как мирились азиатские пароды, издавна привыкшие к всевозможным завоеваниям И потому, естественно, наши летописцы относились к татарам со жгучей ненавистью и не находили ни для кого из них доброго слова».

Эта объективность позволяет оттенить еще сильнее и ярче подлинную патриотическую одушевленность и глубокую религиозность, которые свойственны историческим романам М. Каратеева.

Невольно напрашивается сопоставление этих романов с творчеством старшего современника М. Каратеева, талантливого писателя-историка Марка Алданова.

Человек европейской культуры, автор увлекательных книг, воссоздающих целую эпоху XVIII — начала XX веков в истории России, Алданов, однако, писал свою монументальную панораму под знаком неверия и тотального отрицания. Скепсис, усмешка под пером Алданова пронизывают все — временное и вечное, неся в себе большую разрушительную силу. Обращенный против старой России, скепсис позволит иностранцу увидеть нашу историю в очерненном изображении, молодого эмигранта «обогатит» проповедью неверия и отрицания, а старого заставит задуматься: кто же все-таки прав? «Он, продолжающий гордиться русским прошлым и верить, опираясь на эту гордость, в русское будущее, или так красноречиво и убедительно разрушающий эти «иллюзии» Алданов». Вот эта тоска по здоровому, положительному, религиозно-нравственному началу и нашла выход при встрече русского читателя с романами М. Каратеева. И именно это делает их столь нужными и полезными читателю нашему — сегодня, когда все в России поставлено под вопрос и испытание.

Михаил Дмитриевич Каратеев скончался в Монтевидео 24 октября 1978 года. Он оставил недописанный роман о Сибири, оставил архив для будущих исследователей. И главное — оставил свои книги (помимо названных ранее, хочу упомянуть два сборника исторических очерков — «Из нашего прошлого» и «Арабески истории»), в которых заключена могучая «учительная сила».

Характерно, что в откликах на его романы повторялась одна и та же простая мысль: «Книгу эту следует иметь в каждой русской семье»; «Ее следует иметь в каждой библиотеке, в каждой семье»; «Ее должен прочесть каждый русский человек»; «Смело можем рекомендовать ее русским семьям, не забывшим своего родного языка». Да, книги М. Каратеева могут и должны быть украшением семейной библиотеки, предметом семейного, хочется сказать, всенародного чтения.

«Подлинная любовь обладает неумирающей памятью сердца,— отмечал более двадцати лет назад поэт и критик Н. В. Станюкович. — «Записки охотника», стихи Тютчева, книги Алданова писались за границей, и тут, среди нас, вырос дар Михаила Дмитриевича Каратеева, эпопее которого суждено стать, в освободившейся России, источником знаний и, главное, живого понимания и любви к нашему прошлому».

Время это, кажется, приспело.

Олег Михайлов

Источник - М. Каратеев "Русь и орда", М., Современник, 1991.

Последнее обновление 25.04.2003 год