К тому времени сандомирский плацдарм был самым мощным из всех наших плацдармов на Висле: он имел по фронту более 75 километров и 55 километров в глубину. Это давало нам возможность разместить там довольно крупные силы.

Немцы, разумеется, понимали значение плацдарма и на протяжении длительного времени активно стремились спихнуть нас с него. При этом использовались весьма внушительные танковые силы.

Мы планировали осуществить с этого плацдарма прорыв шириной до сорока километров. Это само по себе говорило о размахе задуманной операции. Большая первоначальная ширина прорыва позволяла сразу же привести в движение крупные силы, не испытывая тех неприятностей на флангах, которые неизменно возникают при прорыве на более узком фронте.

Прорвав оборону немцев, войскам нашего фронта предстояло наступать в общем направлении на Бреслау (Вроцлав), через Радомско и Ченстохов, а частью сил — через Краков.

В этой операции мы должны были взаимодействовать с войсками 1-го Белорусского фронта, наступавшего правее.

Целью взаимодействия было окружение и уничтожение кельце-радомскои группировки противника, стоявшей перед стыком обоих фронтов — перед правым крылом 1-го Украинского фронта и левым 1-го Белорусского. Впоследствии предполагалось, перейдя довоенную германо-польскую границу, форсировать главными силами нашего фронта реку Одер, а войсками левого крыла овладеть Силезским промышленным районом.

Итак, оперативно-стратегические задачи, стоявшие перед 1-м Украинским фронтом, были большие. Для решения их мы имели значительные силы. К этому времени у нас насчитывалось около 1,1 миллиона человек, 3244 танка и САУ, более 16 тысяч орудий и миномегов, 2582 самолета. Мощь была большая, и фронт, располагая такой мощью, способен был решить оперативно-стратегическую задачу. которая перед ним стояла.

Чтобы дать представление о масштабах фронта, перечислю войска. входившие в его состав, хотя и рискую обременить читателя достаточно длинным перечнем.

К началу Висло-Одерской операции в состав фронта входило восемь общевойсковых армий: 5-я гвардейская генерал-полковника А. С. Жадова, 21-я генерал-полковннка Д. Н. Гусева, 52-я генерал- полковника К, А. Коротеева, 60-я генерал-полковника П. А. Курочкина, 13-я генерал-голковника Н. П. Пухова, 59-я генерал-лейтенанта И. Т. Коровникова, 3-я гвардейская генерал-полковника В. Н. Гордова, 6-я генерал-лейенанта В. А, Глуздовского; две танковые армии: 3-я гвардейская генерал-полковника П. С. Рыбалко и 4-я генерал-полковника Д. Д. Лелюшенко; 2-я воздушная армия генерал-полковника С. А. Красовского. Наконец, мы имели 4,7,31 и 25-й отдельные танковые и механизированные корпуса, 1-й кавалерийский корпус, артиллерийские корпуса прорыва, несколько артиллерийских дивизий прорыва и целый ряд других соединений, которые трудно перечислить здесь. Многие из них я буду упоминать дальше, по ходу развития событий.

Готовя операцию мы стремились творчески осмыслить опыт, полученный на полях сражений. Нам очень хотелось не повторять ошибок, о которых помнили, и добиться успеха ценой малой крови. Это было очень важно еще и потому, что в предыдущих операциях, по правде сказать, было немало случаев, когда прорыв обороны противника проходил с большими трудностями и с большими потерями. Главная причина тому — медленные темпы наступательных действий.

Поскольку главный удар наносился с сандомирского плацдарма, основные подготовительные меры, предпринимавшиеся нами, прежде всего связывались с ним. Плацдарм заранее был заполнен, можно сказать, забит войсками.

Это конечно не было и не могло быть тайной для противника. Кому не ясно что если одна сторона захватила такой большой плацдарм да еще на такой крупной реке, как Висла, то отсюда следует ждать нового мощного удара. Уж если захвачен плацдарм, то для того и захвачен чтобы с него предпринимать дальнейшие наступательные действия Так что место нашего будущего прорыва для противника не было секретом. И это следовало учитывать.

Мы предвидели жесточайшее сопротивление неприятеля и, чтобы сразу избежать возможности двустороннего фланкирования огнем и нашей ударной группировки, и тех соединений, которые потом будут вводиться для развития успеха, решили прорывать оборону врага на широком фронте.

Дальше предусмотрели такое построение ударной группировки, чтобы сила нашего первоначального удара была максимально и обеспечила стремительный прорыв обороны уже в первый день. Иначе говоря, мы хотели распахнуть ворога, через которые сразу можно будет ввести танковые армии.

С их помощью тактический успех перерастет в оперативный, который мы будем все больше и больше развивать, выводя танковые армии на оперативный простор и развертывая прорыв как в глубину, так и в стороны флангов.

Наступление с плацдарма включает в себя и ряд других особенностей, с которыми приходится считаться при планировании крупной операции. Оно требует большой инженерной подготовки: достаточного количества переправ, хороших укрытий для войск; организации противовоздушной обороны, чтобы ударная группировка еще в исходном положении не оказалась под ударами вражеской авиации.

Все меры боевого обеспечения были в особенности необходимы здесь, на сандомирском плацдарме: он лежал на главном, берлинском, стратегическом направлении и, образно говоря, являлся револьвером, нацеленным прямо в логово врага, как мы в то время все, от солдата до генерала, называли Берлин,

Немецко-фашистское командование отлично это понимало, внимательно и настороженно следило за плацдармом, принимало меры к: тому, чтобы не допустить наших успешных наступательных действий. Это зафиксировано в ряде его документов. В частности, до начала нашего наступления были подтянуты к плацдарму крупные резервы. Часть их - 16-я и 17-я танковые, 10-я и 20-я моторизованные дивизии - была размещена в непосредственной близости от плацдарма, иначе говоря, в тактической зоне обороны противника. Как выяснилось впоследствии, это оказалось просчетом немецко- фашистского командования.

Операция должна была начаться в срок, точно назначенный Ставкой Верховного Главнокомандования, 20 января (на самом деле она началась 12 января, но об этом будет сказано дальше). Метеорологические прогнозы почти исключали возможность применения авиации в первый день, поэтому планировался прорыв без поддержки с воздуха — силами мощной артиллерийской группировки и большого количества танков. На плацдарме были сосредоточены не только танковые армии, предназначенные для развития прорыва, но и большое количество танков для непосредственной поддержки пехоты и участия в боевых действиях в составе ее первых эшелонов,

Разумеется, это, не было каким-то открытием: насыщение боевых порядков пехоты танками непосредственной поддержки — дело вполне закономерное и не раз проверенное в ходе войны. Более того, оно предусматривалось еще нашими довоенными уставами и наставлениями. Но желание и возможности - разные вещи. Были времена, когда нашей пехоте приводилось наступать с помощью одной артиллерии, совсем без танков; бывало и так, что танков не хватало и приходилось в каждом конкретном случае решать, как их использовать - в качестве непосредственной поддержки пехоты или более массированно, в кулаке, для развития прорыва. А теперь вот наступило время, когда мы благодаря упорной, самоотверженней работе нашего тыла, нашего рабочего класса имели достаточное количество танков и для того, чтобы насытить ими боевые порядки пехоты, и для того, чтобы иметь их в качестве мощных кулаков — танковых армий и корпусов, способных развивать прорыв на большую оперативную глубину,

Готовя прорыв, мы делали ставку и на мощный артиллерийский удар. Чтобы тщательно его подготовить, командование фронта, командующие армиями, командиры корпусов и дивизий и соответствующие командующие артиллерией провели тщательнейшую рекогносцировку всего участка прорыва. Мы, командование фронта, командармы комкоры. комдивы, командиры полков, вместе с артиллеристами и авиатирами буквально ползком обследовали весь передний край намечая основные объекты атаки.

Не удержусь от того, чтобы не сказать здесь, что, по моему глубокому убеждению, такая рекогносцировка местности, когда порой приходится и ползать по-пластунски, ни в коей мере не вступает в противоречие с оперативным искусством. Некоторые теоретики, склонные возвышать оперативное искусство, считают, что черновая работа на местности - это, так сказать, удел командиров низшего звена, а не операторов. Мне же кажется, что тщательная подготовка на местности и последующее претворение теоретических постулатов на практике превосходно сочетаются. Операция, о которой я веду речь в этом отношении как раз очень показательна.

После ряда тщательных рекогносцировок Военный совет фронта обстоятельно рассмотрел весь план артиллерийского наступления, В совещании участвовала целая плеяда превосходных артиллеристов — и наших, фронтовых, и из приданных нам частей. В их числе такие маститые генералы, как командиры артиллерийских корпусов прорыва П М Корольков и Л. И. Кожухов, люди с очень высокой подготовкой и громаднейшим опытом, а также закаленные во многих наступлениях командиры артиллерийских дивизий прорыва В. Б, Хусид, С С Волькенштейн, Д. М. Краснокутский, В. И. Кофанов и другие.

Вспоминая совещание, сам удивляюсь тому, как в течение одного дня мы сумели обсудить такое количество сложнейших вопросов, Впрочем, в ту пору мы не знали семичасового дня, и, по существу, если говорить о рабочих днях в современном понимании, то совещание наше было примерно трехдневным.

Мы стремились так спланировать артиллерийское наступление, чтобы всей мощью огня сплошь подавить всю тактическую зону обороны противника и его ближайшие оперативные резервы практически на глубину восемнадцать-двадцать километров. К этому времени у нас были собраны точные разведывательные данные, вся оборона противника заранее сфотографирована, а изменения, происходившие там в последнее время, 'тотчас же фиксировались. Коротко говоря, на занимаемой немцами территории была намечена зона глубиной 18—20 километров для подавления противника огнем артиллерии с полной нормой по всем артиллерийским выкладкам.

Есть такой расчет, которым я не хочу затруднять читателей, сколько нужно выпустить снарядов таких-то калибров для надежного подавления такой-то территории. Так вот, мы рассчитали все это в полном соответствии с артиллерийской премудростью, на что немцы потом, разумеется, горько сетовали.

Но совещание совещанием, оно как бы дало общий контур планирования. Однако это планирование предстояло еще довести до самых низов вплоть до полковых артиллерийских групп. Мы не чурались вникать во все детали, считая, что раз у старших артиллерийских начальников накопился достаточно большой и ценный опыт, так надо чтобы этот опыт был воспринят в дивизионах и батареях и чтобы он дошел, как говорится, до корня. И при этом дошел не в виде общих указаний, а как опыт конкретный, практический. С этой целью в ходе подготовки к наступлению старшие артиллерийские начальники учили людей на огневых позициях в конкретных условиях, на конкретной местности и не стеснялись этого. Мы не считали, что кто-то кого-то здесь подменяет. Речь шла не о подмене командования (командовать в бою будут те, кому это положено), а о научном — не боюсь употребить это слово в условиях войны - использовании всего накопленного коллективного опыта.

В хорошо организованном артиллерийском наступлении мы видели воплощение мощи нашей армии. Мы полагали, все, что сделаем огнем вместо штыка,- все это будет нашим большим преимуществом и убережет войска от лишних потерь. Значит, есть прямой смысл. не покладая рук, не жалея ни времени, ни труда, работать и работать над подготовкой артиллерийского наступления. В конце концов, если брать моральную сторону дела, такая работа была в условиях войны специфическим выражением заботы о человеке в той максимальной мере, в какой вообще слова «забота о человеке» совместимы со словом «война».

Говоря о подготовке артиллерийского наступления, не могу не упомянуть о положительной роли в этой работе командования артиллерии фронта, и особенно о начальнике штаба артиллерии фронта полковнике Скробове, Начав войну командиром дивизиона, он вырос в отличного плановика, штабного оператора, внушавшего уважение всем, с кем он имел дело, своей распорядительностью, большой штабной культурой, соединенной с солдатской четкостью.

Все разработанные в армиях планы артиллерийского наступления были проверены и утверждены мною. Я всегда вникал со всей возможной для меня обстоятельностью в артиллерийские вопросы. Может быть, тут сказывалась и профессиональная привязанность к артиллерии (когда-то, еще в старой армии, я был солдатом- артиллеристом), но главное, конечно, был опыт и мирного, и военного времени, Оценивая огромные возможности нашей арриллерии, я стремился всегда, когда это мог, максимально использовать их.

Чтобы читатель представил себе масштабы подготовительной работы, предшествовавшей артиллерийскому наступлению, добавлю, что на всем участке будущего прорыва для каждого командира батареи и командира роты были изготовлены специальные карты-бланковки с нанесенными на них разведывательными данными о противнике. Карта-бланковка — это копия с карты, но только с целым рядом дополнительных деталей. Теперь на каждую такую бланковку были нанесены все инженерные укрепления противника, вся его система огня, все объекты атаки на данном участке.

В принципе это давало артиллеристам возможность стрелять так, чтобы ни один снаряд не был израсходован по пустому месту. Точно так же командир стрелковой роты имел полное представление об инженерных и огневых препятствиях, которые ему могут встретиться. Карты-бланковки составлялись на всю глубину тактической зоны обороны противника. Это давало возможность и артиллеристам, и пехотинцам видеть все, что было перед ними у противника, примерно на десять километров.

Несколько слов об инженерной подготовке плацдарма. Она была проведена с большой затратой сил и средств всех войск фронта. Для характеристики масштаба этой работы, пожалуй, есть смысл привести несколько цифр.

На плацдарме было отрыто полторы тысячи километров траншей и ходов сообщения; построено 1160 командных и наблюдательных пунктов; подготовлено 11 тысяч артиллерийских и минометных позиций, 10 тысяч землянок и разного рода укрытий для войск; проложено заново и приведено в порядок больше 2 тысяч километров автомобильных дорог в расчете на то, чтобы к началу наступления на каждую дивизию и каждую танковую бригаду имелось по две дороги. Это позволяло избежать пробок. Кроме того, инженерные войска навели через Вислу 13 мостов и организовали три паромные переправы большой грузоподъемности. К этому стоит добавить, что для предполагавшегося нами маскировочного маневра инженерные войска изготовили 400 макетов танков, 500 макетов автомашин и 1000 макетов орудий.

Руководивший всем этим начальник инженерных войск фронта генерал Иван Павлович Галицкий показал себя, говоря без всяких преувеличений, истинным мастером своего дела. Работал он с вдохновением и подлинно новаторской смелостью.

Подготовка операции шла по всем направлениям. С командующими армиями и командирами корпусов и дивизий мы провели штабные учения-игры; для уточнения вопросов будущего взаимодействия армий, участвовавших в прорыве, начальник штаба фронта Василий Данилович Соколовский организовал специальные штабные учения со средствами связи; в армиях, корпусах и дивизиях прошли сборы с командирами частей и подразделений; в частях — тактические учения с боевой стрельбой. Были специально подготовлены штурмовые батальоны, оснащенные всем необходимым для прорыва обороны противника: танками, орудиями, минометами. Батальонам были приданы большие группы саперов.

Штурмовым батальонам с самого начала предстояло задать тон в атаке, соответственно этому подбирались в них и командиры — опытные и решительные офицеры. Надо сказать, что выбирать было из кого. К началу сорок пятого года почти все наши комбаты являлись офицерами военного времени. Многие из них выросли из солдат, сержантов, возвратившихся после ранений на фронт. За плечами V них была не одна боевая операция. Командиров батальонов без серьезного боевого опыта у нас к тому времени вообще не встречалось.

На мой взгляд, звено комбатов и командиров полков — это основное офицерское звено, решающее успех атаки, атакующие же батальоны — главная ее сила. И отбор людей в этом звене (я говорю здесь уже не только о штурмовых батальонах, а в целом о звене комбатов) мы постарались провести особенно тщательно.

Должен заметить, что, по моим наблюдениям, наши кадровые военные органы работали в условиях войны так, что этому не грех поучиться и в мирное время. Не говорю уже о том, что война сама отбирает кадры. Но к этому вопросу я еще вернусь.

Готовилась артиллерия, готовилась пехота, готовились танкисты и авиация. Танковые войска занимались огневой подготовкой экипажей, отрабатывали стрельбу с ходу, стремительность действии, подвижность и маневренность в бою,

Вспоминаю учения, организованные командующим 4-й танковой армией генерал-полковником Лелюшенко. Отрабатывались стрельбы танков с ходу и уничтожение неприятельских машин. Стрельба шла не по макетам, а по настоящим, захваченным в боях здесь же, на сандомирском плацдарме, «тиграм» и даже по так называемым «королевским тиграм».

В этот период немало забот выпало, разумеется, и на долю политработников. Члены Военного совета фронта К. В. Крайнюков и Н. Т. Кальченко, начальник политуправления фронта Ф. В. Яшечкин постоянно находились в войсках и не только участвовали в подготовке, связанной непосредственно с военной стороной операции, но и решали на месте очень широкий комплекс вопросов, относящихся к морально-политической подготовке личного состава,

Мы учитывали, что в ходе операции нам предстоит вступить на территорию противника, принесшего столько горя нашему народу и совершившего столько зверств на советской территории. Поэтому в воспитательной работе появилась своя специфика, пренебрегать которой было бы крайне неразумно.

К кругу вопросов, вставших перед нами, относилось и материально-техническое обеспечение всех войск. Этим много занимался член Военного совета Н. Т. Кальченко вместе с начальником тыла фронта генерал-лейтенантом Н. П. Анисимовым.

К началу операции железные дороги в тылу фронта были восстановлены и работали вполне удовлетворительно, а также проведены большие работы по ремонту техники и автотранспорта. К войскам подвезено необходимое количество боеприпасов, горюче-смазочных материалов и продовольствия. Запасы снарядов и мин всех калибров составили у нас четыре боевых комплекта. Автобензина имелось больше пята заправок, авиабензина девять заправок, дизельного топлива четыре с половиной заправки. Всех этих материальных средств с учетом их пополнения, было достаточно для осуществления крупной операции на большую глубину.

Учитывая трудности переброски грузов через Вислу и планируемый уже в первый день операции большой расход боеприпасов до половины всех боеприпасов было сосредоточено на сандомирском плацдарме в полевых складах.

В ходе воспоминаний мне придется рассказывать еще о нескольких наступательных операциях крупного масштаба. Тогда я не буду излагать во всех подробностях ход и объем подготовки к ним. Здесь же, говоря о первой из таких операций, хочу просто дать представление читателю о размахе и сложности подготовительной работы. Вполне возможно, что кому-нибудь это изложение покажется сколько сухим, но ведь война состоит не из одних сражений и боев, В ней есть и паузы между операциями. Содержание так называемых оперативных пауз (и то, что сделано во время них, и то, что осталось несделанным) во многом определяет исход боевых действий. .

Но вернемся к последовательному изложению событий. Сроки наступления приближались. Нам предстояло пройти от Вислы до Одера, на глубину до 500 километров. Противник заблаговременно подготовил на этом пути семь оборонительных полос. Большая часть их проходила по берегам рек Нида, Пилица, Варта, Одер, которые сами по себе являлись преградами. Три из этих полос обороны занимали войска неприятеля. За спиной врага был Берлин: выбора уже не оставалось. Не устоять — значит подписать себе смертный приговор. Мы понимали это, и твердая решимость, несмотря ни на что, опрокинуть противника сказывалась на тщательности нашей подготовки к наступлению.

Наступило 9 января. До начала операции осталось 11 дней. Все основное сделано, но, конечно, как всегда перед большими событиями, дел еще невпроворот.

9 января мне позвонил по ВЧ исполнявший обязанности начальника Генерального штаба А. И. Антонов и сообщил, что в связи с тяжелым положением, сложившимся у союзников на западном фронте в Арденнах, они обратились к нам с просьбой по возможности ускорить начало нашего наступления; после этого обращения Ставка Верховного Главнокомандования пересмотрела сроки начала наступательной операции. 1-й Украинский фронт должен начать наступление не 20, а 12 января. Антонов говорил от имени Сталина, Поскольку операция ухе была одобрена Ставкой и полностью спланирована, никаких изменений, кроме срока, и никаких вообще иных принципиальных вопросов в этом разговоре не возникло.

Я ответил Алексею Иннокентьевичу, что к новому сроку, установленному Ставкой, фронт будет готов к наступлению.

Не хочу задним числом ни преувеличивать, ни преуменьшать трудностей вставших тотчас же перед нами в связи с передвижкой срока В основном мы были готовы с операции, потому-то я так, не колеблясь и ответил Антонову. Но восемь с лишним суток, которых нас лишили в один миг, надо было восполнить напряженнейшей работой уложив всю ее в оставшиеся двое с половиной суток. Чтобы довести подготовку до конца, от командования всех степеней потребовалась огромная организаторская работа.

В последние месяцы мы получили пополнения, обучавшиеся перед самым наступлением. Была развернута целая программа учений. Теперь эту программу пришлось на ее заключительном этапе свертывать сокращать что было, разумеется, нелегко, Выяснились и многие другие недоделки, которые устраняюсь в исключительно короткие сроки.

Словом те 8 суток, что у нас взяли, по правде говоря, были нам крайне необходимы. Но это необходимое время брали у нас для того, чтобы помочь союзникам, и мы на фронтах (я говорю о своем фронте, но думаю, что такая же картина была и всюду) понимали, что передвижка продиктована соображениями общего стратегического порядка и, значит, на нее надо пойти. Как командующий фронтом я был внутренне согласен с решением, принятым Ставкой.

Помимо всего прочего перенос срока наступления не радовал нас из-за метеорологических прогнозов. На вторую декаду января прогноз был более благоприятным, чем на ближайшие дни. Готовясь начать наступление 12 января, мы уже должны были считаться как с реальностью с тем, что из-за непогоды придется подавлять немецкую оборону одной артиллерией, без авиации.

Вспоминая об этом, не могу удержаться от невольного замечания о том, сколько места в своих планах отводили метеорологии наши союзники и как они ставили в зависимость от погоды сроки открытия второго фронта. Вспоминается это, очевидно, по контрасту. Что касается нас, то решение Ставки предполагало: в сложившихся обстоятельствах нам с метеорологией считаться не придется.

Хочу тут же заметить, что опыт Великой Отечественной войны вообще дает немало примеров осуществления крупных операций в непогожие дни и недели, в частности в условиях весенней распутицы. В ряде случаев непогода даже помогала нам.

В самом деле, сложная метеорологическая обстановка порождает трудности не только для тебя, но и для противника. Взять хотя бы Уманско-Ботошанскую операцию 2-го Украинского фронта весной 1944 года на Правобережной Украине. На дорогах—сплошная, непролазная грязь. С трудом двигались даже танки. Гусеницы вязли в месиве и наматывали грязь на себя так, что потом она отрывалась буквально пластами, По существу, танки ползли на днище, юзом. На что уж безотказный самолет У-2, и тому пришлось туго. В начале операции я еще летал на нем, а потом пересел на танк: как ни медленно, а все-таки он продвигался. Встала вся техника. Снаряды подносили на руках. И тем не менее в таких условиях мы проводили операцию, не снижая темпов наступления. Немцы в этой операции были не просто разгромлены, а бежали с Украины «голые» — без артиллерии, без танков, без автотранспорта. Они уходили от нас на волах, на коровах, пешком, бросив все.

Не знаю даже, как точнее сказать: были мы в ладах или не в ладах с метеорологией. Вернее сказать, мы с ней ладили и проводили свои операции и зимой, и весной, и в ненастье, и в непогоду, и, как правило, с успехом для нашего оружия.

Между прочим, да эту тему есть одно любопытное высказывание Гитлера. Оно содержится в изданных в Западной Германии стенографических записях бесед, происходивших в его главной квартире. В декабре 1942 года во время одного из докладов о положении на южном участке восточного фронта и об опасности высадки нашего десанта в Крыму Йодль в ответ на вопрос Гитлера, возможна ли высадка, заявил, что высаживаться в такую погоду вообще нельзя. Однако сам Гитлер засомневался. «А русские могут, они пройдут,— возражал он Иодлю.— При снегопаде и прочих вещах мы не смогли бы высадиться, я согласен. А от русских можно этого ожидать».

Деталь довольно выразительная,

Но возвращаюсь к повествованию о Висло-Одерской операции. До наступления оставалось уже немного времени. Помимо других приготовлений мы занялись серьезным маскировочным, дезориентирующим противника мероприятием, решив продемонстрировать сосредоточение крупной танковой группировки на левом крыле фронта. И с этой целью направили туда те макеты танков, самоходных установок и орудий, о которых я упоминал раньше. Все они были сосредоточены в армии генерала Курочкина, на восточном берегу Вислы, откуда немцы могли ждать удара на Краков.

Не буду утверждать, что благодаря этим мероприятиям оперативной маскировки нам удалось обеспечить полную тактическую внезапность на действительном направлении главного удара с сандомирского плацдарма. Однако некоторую положительную роль наш маскировочный маневр сыграл.

Несмотря на скверные метеорологические условия, разведывательная авиация противника произвела довольно большое количество вылетов в район ложного сосредоточения. В последние двое суток перед наступлением немцы совершили больше 220 артиллерийских налетов, и как раз по районам, где были установлены наши макеты орудий В тылу немцы произвели перегруппировку сил 17-й армии; отдельные соединения были оттянуты на юг. И, забегая вперед скажу, что уже .же в ходе наступления гитлеровцы не решились перебросить на на север часть сил 17-й армии, Видимо, они все еще допускаали возможность нашего дополнительного удара с того направления.

Наконец пришло и 12 января 1945 года.

С ночи я выехал на плацдарм, на наблюдательный пункт фронта. Это был небольшой фольварк, расположенный на опушке леса, в непосредственной близости к переднему краю. В одной из комнат окно выходило прямо на запад, откуда можно было наблюдать. Кроме того, рядом оказалась небольшая высотка, на которой мы установили систему наблюдения и управления. Туда можно было перебраться в случае обстрела Но стояла зима, сидеть непрерывно на наблюдательном пункте в траншее не было никакой нужды, тем более что с самого фольварка открывался хороший обзор.

Начало артиллерийского удара было назначено на пять часов утра. Предполагая, что, как это уже не раз бывало за войну, противник с целью сохранения своих сил может перед началом вашего наступления отвести войска в глубину обороны, оставив на время артподготовки на переднем крае только слабое прикрытие, мы решили провести разведку боем силами передовых батальонов.

Разведка боем — дело известное и не новое: она проводилась перед началом наступления во многих других операциях. Однако мы учитывали, что уже сложился известный шаблон, к которому противник и против которого нашел «противоядие». Шаблон заключается в том, что разведку боем проводили обычно за сутки до наступления, потом собирали и обобщали полученные данные, соответственно им занимали исходное положение и на следующий день начинали наступление.

На этот раз решили поступить иначе: не дать противнику вновь организавать свою оборону после нашей разведки боем. Нанести по неприятелю короткий сильный артиллерийский удар, сразу вслед за этим бросить в разведку боем передовые батальоны и, если обнаружится, что противник остался на месте, не оттянул свои войска, тут же обрушиться всей мощью артиллерии на неприятельские позиции. Таков был план действий. А если бы оказалось, что гитлеровцы отвели свои части, то мы, не тратя снарядов по пустому месту, сразу бы перенесли огонь в глубину, туда, где остановился противник, отведенный с первой или второй позиции.

Помими естественного желания видеть своими глазами начало наступления я приехал на наблюдательный пункт фронта и для того, чтобы на месте принять необходимые решения в том случае действия передовых батальонов покажут, что противник отошел.

Неприятель мог отойти на разную глубину, вплоть до такой, при которой потребовалась бы передвижка части групп артиллерии и, значит, какая-то пауза. Словом, могла возникнуть ситуация, при которой мне, как командующему фронтом, пришлось бы принимать срочные решения. желательно с проверкой на местности, чтобы тут же безошибочно дать соответствующие указания.

Наблюдательный пункт, выдвинутый в непосредственную близость к боевым порядкам и обеспеченный всеми средствами связи и управления, был для этого самым подходящим местом. Мы приехали на наблюдательный пункт вместе с членами Военного совета генералами Крайнюковым и Кальченко и начальником штаба фронта генералом Соколовским.

Ровно в пять утра после короткого, но мощного артиллерийского удара передовые батальоны перешли в атаку и быстро овладели первой траншеей обороны противника. Уже по самым первым донесениям стало ясно, что враг никуда не отошел, что он находится здесь, на месте, в зоне воздействия всех запланированных нами ударов артиллерии.

Артиллерийский удар при всей своей краткости был настолько сильным, что создал у неприятеля впечатление начала общей артиллерийской подготовки. Приняв действия передовых батальонов за общее наступление наших войск, фашисты попытались всеми своими огневыми средствами остановить его.

На это мы и рассчитывали. Передовые батальоны, заняв первую траншею, залегли между первой и второй. Именно в этот момент началась артиллерийская подготовка. Она продолжалась час сорок семь минут. И была такой мощной, что, судя по целому ряду трофейных документов, противнику почудилось, будто длилась она не менее пяти часов.

Начав артиллерийскую подготовку, мы вопреки обыкновению не оттянули назад передовые батальоны, занявшие первую вражескую траншею. Каждая батарея была привязана на местности по координатам от общей геодезической сетки, так что мы действовали с расчетом, как говорят, стараясь попасть комару в глаз. На картах у всех артиллерийских наблюдателей и командиров батарей имелось точное начертание первой траншеи, уже захваченной нами. и положение второй траншеи, где еще находились немецко-фашистские войска.

От артиллеристов требовалось только одно — точная работа. И они ни разу не ошиблись. Во всяком случае, на сей раз на всем фронте наступающих войск никто не подал тревожного снгнала: «Прекратите, вы ведете огонь по своим».

А прогнозы метеорологов подтвердились полностью, и даже с лихвои. Не только в темноте, когда началась артиллерийская подготовка но и потом, когда уже рассвело, видимости фактически не было никакой. С неба хлопьями валил густой снег, словно погода специально позаботилась о том, чтобы создать нам дополнительную маскировку. Когда спустя несколько часов после начала наступления мимо наше наблюдательного пункта в прорыв входила танковая армия Рыбалко, машины были так замаскированы густым снегом под общий фон местности, что их можно было различить только потому, что они двигались.

Разумеется, такая погода имела свои минусы. Что хорошо для маскировки, то плохо для наблюдения. Но все было заранее так тщательно подготовлено и сориентировано, что ни во время артиллерийской подготовки, ни во время прорыва, ни во время ввода в прорыв танковых армий не возникло никакой путаницы. Все наши планы в этот день выполнялись с особой пунктуальностью, которая, надо сказать, не так-то часто достижима на войне. Именно потому я с особенным удовольствием вспоминаю тот знаменательный день прорыва.

Во время нашей артподготовки вражеские войска, в том числе и часть резервов, располагавшихся в тактической зоне обороны, или, проще говоря, придвинутых слишком близко к фронту, попали под мощный артиллерийский удар, были деморализованы и утратили способность выполнять, свои задачи.

Взятые в плен в первые часы прорыва командиры немецко-фашистских частей показали, что их солдаты и офицеры потеряли всякое самообладание. Они самовольно (а для немцев это, надо прямо сказать, не характерно) покидали свои позиции. Немецкий солдат, как правило — и это правило подтверждалось на протяжении всей войны, — сидел там, где ему приказано, до тех пор, пока не получал разрешения на отход. Но в этот день, 12 января, огонь был столь беспощадным и уничтожающим, что оставшиеся в живых уже не могли совладать с собой.

Управление и связь в частях и соединениях противника полностью нарушились. Но для нас это не было случайностью: мы и это спланировали, заранее выявив все наблюдательные и командные пункты противника. По ним, по всей системе управления и связи мы били специально и в первые же минуты артиллерийского огня и ударов авиации накрыли их. Наш авиация нанесла удар и по командному пункту немецкой 4-й танковой армии, которая противостояла нам на участке прорыва.

Анализируя эту операцию, военные историки из ФРГ склонны, как, впрочем, и в ряде друругих случаев, валить ответственность за свои неудачи на одного Гитлера. Они обвиняют его в том, что он приказал разместить рвы, в том числе 24-й танковый корпус, в непосредственной близости к фронту, в результате чего эти резервы якобы сразу же попали под наш мощный огневой удар и понесли крупные потери.

Допускаю, что в данном случае военные историки отчасти правы. Поскольку 4-я танковая армия держала оборону на важном операционном направлении, скрывавшем дальние подступы к Берлину, не исключено, что Гитлер исходя из собственных представлений о том, как нужно обеспечивать устойчивость войск, действительно требовал придвижки резервов вплотную к фронту. Во всяком случае, по моим наблюдениям, сложившимся в ходе войны, такое неграмотное размещение оперативных резервов, как в этой операции, для немецко-фашистского генералитета не характерно. С точки зрения элементарных требований военного искусства — это чистая профанация.

Однако Гитлер виноват тут частично, а всю остальную долю вины мы берем на себя. Резервы немцев были расположены все-таки не на переднем крае, а в тылу. И не будь наша артподготовка проведена с такой плотностью и на такую глубину, они не понесли бы в первые же часы катастрофических потерь.

Чтобы хоть как-нибудь задержать дальнейшее продвижение наших войск, гитлеровское командование начало поспешно отводить остатки своих разбитых частей на вторую полосу обороны. Отвод происходил под непрерывным огнем нашей артиллерии, и противник нес все новые и новые потери. Вообще говоря, гитлеровское командование поступило правильно, быстро приняв решение на отвод всего. что еще уцелело, И все же ему мало что удалось спасти из тех войск, которые противостояли нам на участке прорыва в первой полосе обороны.

Часа через два после окончания артиллерийской подготовки, когда пехота вместе с танками сопровождения рванулась вперед, я объехал участок прорыва. Все кругом было буквально перепахано, особенно на направлении главного удара армий Жадова, Коротеева и Пухова. Все завалено, засыпано, перевернуто. Шутка сказать, здесь на километр фронта, не считая пушек и минометов мелких калибров, по противнику били 250—280, а кое-где и 300 орудий. «Моща!» — как говорят солдаты.

3-я гвардейская армия Гордова (частью сил), 13-я армия Пухова 52-я Коротеева, 5-я гвардейская Жадова за первый день боев прдвинулись на глубину от 15 до 20 километров и, прорвав главную полосу обороны немцев, расширили прорыв в сторону флангов влево и вправо от 40 до 60 километров.

Это успешное продвижение общевойсковых армий и расширеними прорыва дало возможность нам уже в середине первого дня ввести в пробитую брешь танковые армии Рыбалко и Лелюшенко. Нельзя было позволить противнику организовать контрудар находившимися у него в резерве двумя танковыми и двумя моторизованными дивизиями. Частично они попали под воздействие нашего дальнего артиллерийского огня. но чем не менее представляли довольно серьезную силу.

Противник намеревался ударить по первому эшелону наступающих армий еще до ввода в прорыв наших танковых сил — ударить, смять и воспрепятствовать этому вводу. Но суть нашего плана в том и состояла, чтобы не дать им этогосделать. К тому моменту, когда немецко-фашистские танковые и моторизованные дивизии изготовились для удара, в зоне их расположения появились передовые части наших танковых армий.

Ввод танковых. армий в огромные, пробитые для них ворота проходил спокойно, безболезненно и организованно. И противник, сунувшись своими танковыми войсками из района южнее Кельце, напоролся на наши танки.

По поводу того, когда своевременно и когда преждевременно вводить в прорыв танковые соединения, в военно-исторической науке сломано много копий. Разные мнения на этот счет были и во время войны. Было и у меня свое мнение. И в сорок третьем, и в сорок четвертом, и в сорок пятом году в состав фронтов, которыми я командовал, неизменно входили танковые армии, танковые и механизированные корпуса, и на основании опыта у меня выработался определенный подход к этому вопросу.

Я считал, что Ставка под давлением некоторых танковых начальников проявляла ненужные колебания, когда дело касалось ввода танковых армий в прорыв. Объяснялось это боязнью — добавлю, порой чрезмерной—подвергнуть танковые войска большим потерям в борьбе за передний край и за главную полосу обороны противника.

Иногда Ставка прямо вмешивалась и сама назначала сроки ввода танков. Из этого, разумеется, ничего хорошего не получалось, потому что, когда оттуда, сверху, начинают жестко указывать, на какой день и в котором часу ты должен вводить в прорыв танки, это зачастую настолько не совпадает с конкретной постановкой на фронте, что, как правило, спущенный сверху график грозит обернуться нёудачей.

На практике обстановка, складывавшаяся в операциях, бывала крайне разнообразной, и, принимая решение, приходилось учитывать на месте факторы, заранее и издалека учету не поддающиеся. Тут поистине нет и не должно быть места шаблону.

Наиболее интересный ввод в прорыв танковых войск связан в моей памяти с Львовско-Сандомирской операцией в июле 1944 года. Горловина прорыва, пробитого артиллерией и пехотой, составляла тогда всего шесть — восемь километров по фронту. Но я ввел все-таки туда 3-ю танковую армию Рыбалко, и это решение потом целиком оправдалось. Если бы мы не отважились на такую меру, нам долго еще пришлось бы прогрызать на львовском направлении хорошо подготовленную немцами оборону. Пехота не имела там достаточного количества танков непосредственной поддержки, и наступление приобрело бы очень медленный характер. А когда оборону не прорываешь. а прогрызаешь, трудно рассчитывать на успех. Прогрызание — метод первой мировой войны, метод, при котором ты не используешь до конца всех своих возможностей. А эти возможности во второй половине Отечественной войны у нас были. Появились мощные танки, прекрасные самоходные орудия. Иметь такую технику и не использовать всю силу ее удара, огня, маневра, а планировать прорывы так, как это делалось в первую мировую войну, держа танки в бездействии, покуда пехота прогрызет оборону противника насквозь,— всегда мне представлялось ошибочным.

Учитывая наши реальные возможности, я тогда, во Львовской операции, решил ввести в прорыв танковую армию Рыбалко. И это оправдало себя.

Так что же говорить о Висло-Одерской операции, когда перед танками открылись ворота — хоть на тройке въезжай! Тут, как говорили в старину, сам бог велел двинуть их в прорыв немедля, в первый же день.

В этот день нашего прорыва были взяты в плен несколько командиров немецких частей и штаб-офицеров. Но у меня не оказалось времени, чтобы побеседовать с ними. Поэтому рассказать, как выглядело дело все происходившее на поле боя с точки зрения противника, я не могу. Но это в какой-то мере поправимо. С достаточной объективностью о прорыве пишет генерал Курт Типпельскирх в своей книге «История второй мировой войны». Его свидетельство мне кажется совсем не лишним штрихом в картине происходившего, которую я пытаюсь нарисовать.

Вот что писал Типпельскирх о дне 12 января:

«Удар был столь сильным, что опрокинул не только дивизии первого эшелона, но и довольно крупные подвижные резервы, подтянуты по категорическому приказу Гитлера совсем близко к фронту. Последние понесли потери уже от артиллерийской подготовки русских, а в дальнейшем в результате общего отступления их вообще удалось использовать согласно плану. Глубокие вклинения в немецкий фронт были столь многочисленны, что ликвидировать их или хотя бы ограничить оказалось невозможным. Фронт 4-й танковой армии был разорван на части, и уже не оставалось никакой возможности сдержать наступление русских войск. Последние немедленно ввели в пробитые бреши свои танковые соединения, которые главными силами начали продвигаться к реке Нида, предприняв в то же время северным крылом охватывающий маневр на Кольце».(Типпельскирх К. История второй мировой войны, с. 508)

На подступах к городу Кельце немцы дрались упорно, и это поначалу замедлило темп продвижения 3-й гвардейской армии Гордова. и 13-й армии Пухова. Получив донесение об этом, мы, не теряя времени, повернули находившуюся в движении 4-ю танковую армию Лелюшенко, двинув ее в обход Кельце с юго-запада. В результате этого маневра на четвертый день наступления, 15 января, город Кельце был взят, большая часть сопротивлявшихся на подступах к нему немецко-фашисгских войск разбита, а остатки их отброшены в леса севернее Кельце. Впоследствии они соединились с остатками других разбитых армий, отступавшими под натиском 1-го Белорусского фронта, в одну довольно большую группировку, состоявшую из нескольких дивизий. Эта группировка осталась у нас глубоко в тылу за сомкнутыми флангами 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов.

В этом характерная особенность Висло-Одерской операции, да I вообще последнего периода войны. Мы уже не стремились во что бы то ни стало создавать двойной — внешний и внутренний — фронт вокруг каждой такой вражеской группировки. Мы считали, и правильно считали, что если будем в достаточно стремительном темпе развивать наступление, то отрезанные и оставшиеся в нашем тылу пусть довольно серьезные силы врага нам уже не страшны. Рано или поздно они будут разгромлены и уничтожены вторыми эшелонами наших войск.

Источник - И.С. Конев "Записки командующего фронтом" М. Военное издательство, 1991 страницы 310 - 327

Последнее обновление 18.04.2003 год