Обстановка не была безмятежной и на нашем, восточном берегу. Примерно в пять утра, в самый разгар боя на западном берегу, наше южное охранение доложило, что с юго-востока к переправе движется большая неприятельская колонна автомашин с артиллерией и пехотой — ее голова подошла к небольшой речушке Нача, впадающей в Березину южнее взятого нами моста. Под прикрытием нескольких самоходок немцы стали строить переправу через речку.

Были приняты меры, чтобы ускорить темп работ на мосту, а к речке Нача выслан танковый батальон майора Радаева, усиленный ротой автоматчиков и батареей САУ.

Радаев подошел вовремя: противник уже большую часть своих сил к тому времени переправил. Радаев атаковал с ходу. Удара большой группы танков немцы не ожидали, тем не менее оказали организованное сопротивление.

Начался тяжелый бой, который длился два часа. Танкисты Радаева и самоходчики вынудили противника отказаться от мысли искать переправу у села Чернявка. На всех полянах и подходах к переправе горели сожженные немецкие самоходки, автомашины и другая техника. Горел лес. Подходов к Березине с этой стороны не было — их плотно закупорила разбитая вражеская техника. Но сама эта попытка для меня стала еще одним подтверждением, что южнее и восточное корпуса параллельными курсами к Березине идут большие силы противника, и заставила с повышенным вниманием отнестись к нашему левому флангу. Надо было спешить.

Наконец к 6 часам утра саперы закончили работы, и танки бригады С. М. Булыгина пошли по мосту. Появление танков на западном берегу ускорило разгром противника.

Во исполнение приказа командарма В. В. Глаголева я приказал бригаде С. М. Булыгина как передовому отряду корпуса двигаться на Жодино.

1 июля

В семь-восемь часов утра, когда части корпуса переправлялись на западный берег, а на левом фланге корпуса батальон Радаева вел бой с большой колонной противника, к нам прибыл командующий бронетанковыми войсками фронта генерал А.Г.Родин. Мои НП находился возле вышки, которую немцы поставили у восточной части моста. Эта вышка была очень удобна для охраны восточного сектора, и теперь она пригодилась нам как хороший наблюдательный пункт.

Генерал Родин тут же заметил, что впервые видит НП командира корпуса на самой переправе. Это следовало расценить как похвалу, ибо означало, что управление корпусом максимально приближено к боевым порядкам бригад. Однако я хорошо понимал, что генерал прибыл сюда не из праздного любопытства. Там, под Борисовом, идет тяжелое сражение, туда стянуты главные силы с обеих сторон, командующий 31-й армией жаждет двинуть корпус в это сражение с фланга, и ему, конечно, могло показаться, что мы тут не совсем правильно понимаем обстановку и медлим... Так или иначе, приезд командующего бронетанковыми войсками фронта в разгар операции я расценил как своего рода инспекцию И потому как мог обстоятельней доложил о ходе выполнения задачи.

А. Г. Родин увидел, какие усилия проявили моторизованные батальоны по захвату опорного пункта Мурово, увидел, как умудрились наши саперы в столь короткие сроки наладить переправу, и все это в условиях непрекращающегося боя на западном берегу и на левом фланге. Действиями корпуса он остался доволен, но при этом все же высказал сожаление о том, что нам не удалось выйти к Березине на сутки раньше.

Проинформировав нас об общем ходе дел, А. Г. Родин приказал выполнять поставленную задачу. Я, правда, успел высказать ему свою мысль насчет того, есть ли целесообразность поднимать корпус на север, на Минскую автостраду в районе Жодино, где и без нас не «протолкнуться»: там и танковая армия, и 31-я и 11-я гвардейская... Командующий бронетанковыми войсками фронта внимательно выслушал меня и сказал: «Ищите проход. Если найдете проход южнее автомагистрали, докладывайте командующему фронтом. Я вашу просьбу поддержу».

Части корпуса переправлялись весь день. Бригада С. М. Булыгина двигалась к Борисову, еще не зная, что Борисов нашими войсками уже взят. Но сама борисовская группировка полностью разбита не была — часть ее оставила город и отошла, противодействуя войскам фронта.

Генерал В. В. Глаголев по-прежнему торопил меня с выходом в район Жодино. Разведка докладывала, что западнее Борисова идут тяжелые бои. Выход нашего корпуса под Борисов хорошего не предвещал. В лучшем случае мы бы уплотнили и без того плотные порядки 5-й гвардейской танковой армии и вместе с ней и войсками общевойсковых армий стали бы «толкать» противника вдоль магистрали к западу.

Именно поэтому, несмотря на тяжелые бои, успехи 5-й танковой армии генерала Ротмистрова были такими скромными: он не имел возможности совершать обходные маневры - повсюду вдоль шоссе болота. И теперь вот в таком «лобовом» варианте предлагалось участвовать еще и нашему корпусу...

Вся разведка в этот день работала искали пути, ведущие в обход с юга борисовско- смолевической группировки.

В середине дня 1 июля произошло событие. На первый взгляд вполне заурядное, оно тем не менее имело чрезвычайно важные для нас последствия. Чрезвычайно важные!

На опушке леса западнее занятого нами Мурова разведчики задержали местного жителя, который вел себя странно и на вопросы не отвечал. Этот человек (к сожалению, за многие годы фамилия его затерялась в моей памяти) на вопрос, есть ли в этом районе партизаны, сказать ничего определенного не мог. А может, боялся. Ведь фашисты засылали в партизанские районы не только отдельных провокаторов. Видели тут и большие карательные подразделения, сформированные из власовцев, поэтому его настороженность вполне объяснима. Я чувствовал, он что-то знает, но никак не может поверить в то, что перед ним советские офицеры. В общем, после самых горячих убеждений он наконец ответил: «Кажись, в этом лесу партизаны есть». Для нас, нетрудно понять, в этом «кажись» заключалось слишком много надежд, чтобы мы могли этим удовлетвориться. Однако где они и как к ним попасть, колхозник не знал. Но внезапно сказал, что знает место, где партизаны держат свой дозор. Тут же мы с ним поехали. Километров через десять мы остановились на опушке леса у развалившегося сарая, но никого не встретили. Наш проводник не на шутку разволновался. Начал свистеть, потом кричать - все было бесполезно. Надежды рушились, как вдруг метрах в двадцати тридцати из кустов вышел человек. Я объяснил ему, кто мы такие и что нам надо. Он выслушал спокойно, ничего не сказал, но раза два-три свистнул по-своему, и из кустов вышли еще двое Пришлось все повторить сначала. Эти люди очень обрадовались и сразу предложили поехать к командиру отряда. О нашей радости нечего было и говорить!

Партизаны бросились в кусты и вскоре вернулись на конях. Вся наша «конно-моторизованная» группа углубилась в лес. Минут через тридцать — сорок мы подъехали к речушке, запруженной бревнами так, что ни на машинах, ни на конях проехать было невозможно. — Куда ты завел нас, Сусанин?! спросил я старшего, однако в тот момент мне было совсем не до юмора.

— Ничего, зараз все зроблю...- отвечал старший дозора и свистнул опять таки особым своим посвистом.

Тотчас на другой стороне появилось несколько человек. Наш проводник объяснил, что надо срочно расчистить брод от бревен.

— К нам едет Красная Армия!! крикнул он И тут — откуда только! - как из-под земли выскочили партизаны, партизанки, дети... Где-то спустили воду и в считанные минуты растащили по сторонам бревна. В воздух полетели шапки, платки, кричали «ура», на глазах были слезы.

Да и мы не могли смотреть на все это бесстрастно. Многое хотелось сказать этим людям.

Сердечной была и встреча с командиром отряда 1-й Минской партизанской бригады Е. И. Ивановым. Я кратко информировал руководство отряда об обстановке. Сказал, что нам необходимо найти возможность пройти через леса и болота южнее автомагистрали в район Смолевичей.

К нашей радости, оказалось, чти вся лесисто-болотистая местность от Мурова до Смолевичей находится под контролем партизан, все входы и выходы в эти массивы минированы, закрыты завалами и охраняются партизанами. Мосты через лесные речки разобраны, но проход есть и проводники нам его покажут. Командир отряда пообещал, что к утру 2 июля партизаны снимут минные заграждения с намеченного маршрута и разберут завалы. Мы также условились, что командир вышлет проводников для частей корпуса.

Эта встреча заняла часа полтора-два. Нужно было торопиться назад, чтобы доложить командующему фронтом об открывшейся возможности пройти в тыл смолевической группировке врага.

Штаб фронта долго молчал. Прошло часа два-три. Мне казалось — вечность. Радисты запрашивали, вручена ли телеграмма. Ответ был: вручена. Я попытался себе представить в эти часы, как там, у командующего фронтом, сей час взвешиваются все «за» и «против». Сам-то я видел одни «за» и потому волновался. Правда, я полагал, что такой дальновидный генерал, как И. Д. Черняховский, сумеет оценить все выгоды нашего положения и все перепективы, которые сулнт нам удачный исход этого маневра. Тем не менее прошло почти три томительных часа.

Наконец прибежал начальник связи корпуса подполковник Б. Д. Геллер с ответом из шгаба фронта. В ответе было всего одно слово: «Разрешаю». И подпись: «Черняховский».

2 июля

Наступал рассвет.

Еще ночью вперед ушел 79-й разведывательный мотоциклетный батальон. У бойцов этого батальона был нелегкий удел. Если танковый корпус в целом действует в наступательной операции впереди, часто в отрыве от главных сил армий, то впереди корпуса обычно идет моторазведка — наш мотоциклетный бата.льон.

За 79-м мотобатальоном ушел отряд обеспечения движения - 51-й мотосаперный батальон, великие труженики войиы.

Двинулись и главные силы корпуса. Головным отрядом пошла 26-я бригада. За ней 4 я с частями усиления. Захватив в условленном месте проводников, части корпуса стремительно пошли на запад через леса и населенные пункты в обход обширных болот.

Должен отметить исключительно высокую организованность и дисциплину в партизанской бригаде, сумевшей в очень короткий срок подготовить маршрут для танкового корпуса Мы шли на большой скорости почти без задержек и без каких бы то ни было дорожных происшествий весь маршрут, 50—60 километров. Там, где еще накануне стояли минные поля и дороги были перекрыты завалами, а в речушках поднята вода, там с утра 2 июля шли танки и тяжелая техника корпуса. Единственное, что задерживало нас иногда, — встречи в населенных пунктах. Каждая деревня, каждый хутор знали: идет Красная Армия! Народ видел не фанерные танки, а могучие стальные машины, от которых гудела земля. Трудно было не остановиться, не отблагодарить людей, не пожать им руки, глядя в сияющие от счастья глаза. И таким же счастьем сияли запыленные лица наших бойцов. Это был самый настоящий боевой парад, один из самых удивительных, какие мне довелось видеть. В глубине оккупированной земли мы шли на танках но обширному району, который на протяжении долгих и страшных трех лет оставался заповедным,— не посмел враг прийти сюда!

Я видел старика в одном поселении. Седой как лунь, с большой белой бородой, с непокрытой головой, он кланялся до земли каждому проходящему танку, а когда танк удалялся, опускался на колени и целовал землю Так выразить свои чувства мог только тот, у кого уже на закате жизни свалилась с плеч огромная тяжесть. Чтобы не быть голословным, скажу: это было, когда мы проходили село Забошкевичи. Я и по сей день не могу успокоиться, когда вспоминаю этого старика.

За несколько часов без единого выстрела мы прошли более полусотни километров по партизанским дорогам и вышли к Смоленичам с юго-востока.

Здесь на возвышенностях и холмах продуманно располагались позиции нескольких неприятельских батарей, контролирующих зону. Промежутки между батареями прикрывались пехотой. Против возможных партизанских рейдов это была вполне надежная оборона Но не проив танкового корпуса, которого враг никак здесь не мог ожидать. Противник был настолько обескуражен появлением массы танков, что серьезног сопротивления оказать не смог. Вообще в этой операции нам многое удавалось, и мы с большим удовлетворением не раз могли наблюдать результаты своих неожиданных для врага обходных маневров Здесь на юго-восточной окраине смолевического узла обороны сразу смяли и уничтожили несколько зенитных и противотанковых батарей.

Танки врывались на артиллерийские позиции и давили орудия вместе с расчетами.

Теперь уже с захваченных высот наши танкисты наблюдали всю южную часть Смолевичей как на ладони. По улицам городка в беспорядке метались машины с прицепленными пушками и самоходки. Враг потерял голову от внезапного удара и пытался что-то предпринять, как-то перегруппироваться, понимая, что его юго-восточный фланг открыт. Появился большой соблазн развить успех и ударить по южной части города, но командир 4-й бригады О. А. Лосик поступил мудро, отказавшись от этого. О. А. Лоик приказал обходить Смолевичи южнее и перерезать автомагистраль западнее города. Это было своевременное и правильное решение. Путь врагу к отходу из Смолевичей таким образом отрезали, а для нас открывалась прямая дорога на Минск. Теперь главным было именно это.

Восточное Смолевичей, справа от нас, уже слышалась стрельба. Командир 25-й бригады С. М. Булыгин, наступавший с востока вместе частями 31-й армии, докладывал мне по рации, что бой идет восточное Смолевичей, поэтому я хорошо представлял обстановку. Зная, что все усилия корпуса сейчас будут сосредоточены на прорывс к Минску, я ориентировал Булыгина не втягиваться в затяжные бои за Смолевичи а найти возможность пробиться к главным силам корпуса. Мне хотелось, чтобы на Минск корпус наступал полным своим составом. Булыгин меня понял и к Минску подоспел вовремя. Но я опережаю события.

Теперь наша задача определилась совершенно отчетливо: нам надо было опередить врага и с ходу ворваться в столицу Белоруссии. В ходе всей войны не каждому командиру соединения выпадала столь перспективная возможность.

В 18.00 2 июля бригады приступили к выполнению этой важнейшей задачи. У всех нас было страстное желание ворваться в Минск в тот же день, 2 июля. И снова, в который уже раз, началась гонка со временем...

Все-таки ворваться в Минск 2 июля нам не удалось. Противник выдвинул из Минска нам навстречу сильный заслон: несколько десятков танков, среди которых преобладали тяжелые «Т-5» и «Т-6» («пантера» и «тигр»). Но тут противник допустил просчет. Гитлеровское командование полагало, что от Смолевичей мы будем идти к Минску по автостраде, поэтому основные силы заслона, выдвинутые нам навстречу, перекрывали Минское шоссе. Мы же, начиная свои бросок на Минск, обстановки на подступах к городу толком не знали, но не исключали того, что под Минском на шоссе какие то силы наверняка должны быть. Чтобы не рисковать чрезмерно, я приказал двигаться к городу южнее шоссе. И если бы шли по шоссе, то, как оказалось вскоре, угодили бы под сильный фронтальный огонь высланного заслона. А так мы лишь зацепили фланг заслона, быстро сориентировались и ударили во фланг всему немецкому отряду. Несмотря на то, что схватка складывалась в невыгодной для противника обстановке, бой, как я говорил, оказался тяжелым и длился до ночи. Мы понесли потери: несколько десятков «тигров» и «пантер» разгромить не легко - это сильные танки. И все-таки заслон был разгромлен: большинство немецких танков подбито и сожжено, много артиллерии уничтожено. Отличилась 4-я бригада О. А. Лосика. Сильное сопротивление встретила и 26-я бригада. Дотемна не смолкал грохот боя под стенами Минска. Горели боевые машины, далеко вокруг освещая местность. Наступала ночь. С востока, преодолевая сопротивление, к Минску подтягивалась бригада С. М. Булыгина.

3 июля

Ночь застала наш корпус после тяжелою боя в восьми — десяти километрах от Минска. За день 2 июля части корпуса прошли более ста километров трудного пути, разгромили противника на двух рубежах, вышли на автомагистраль и отрезали смолевическую группировку После такого напряжения большего силами корпуса сделать невозможно. Необходима была пауза. Чтобы собрать силы, подтянуть отставшие танки, пополнить запасы горючего и боеприпасов. Наконец,перед последним броском и столицу Белоруссии надо было дать людям поспать хотя бы часа два.

По опыту разговоров с профессионально подготовленными людьми я знаю, что многих из них удивляют такие итоги одного боевого дня. Сто километров за день? Да еще с боями? Они в сомнении покачивали головами: невероятно! Но это факт. Это сверх человеческих возможностей, но это было!

Теперь предстоял бой в городе - самый опасный вид боя для танкистов. В городе танк слишком уязвим. Маневрировать практически негде, а бить по танку или кидать гранаты можно из любого окна, с любой крыши

Но мы все же надеялись, что противник еще не успел опомниться от катастрофических и столь стремительно развивающихся событий Мы полагали, что и в городе гарнизон растерян и дезорганизован. И мы знали, что минчане нас ждут. В этом были наши главные шансы на успех. В этом и в том, чтобы не дать противнику время на организацию обороны.

Командование фронта поставило перед нами задачу — стремительно выйти на рубеж западнее Минска с целью не допустить подхода резервом противника с запада. Нам надо было пройти сквозь город разящим тараном, захватить в центре города переправы через реку Свислочь и выйти на западные рубежи, предоставив следующим за нами частям 31-й и 11-й гвардейской армий добивать противника и очищать от него город.

В эти ночные часы после боя на Минском шоссе у нас в корпусе находился генерал А. Г. Родин. Ему, как и всем нам, тоже хотелось ворваться в Минск еще 2 июля, но он понимал, что обстановка вынуждает нас повременить. Наступление было назначено ни 2 часа 30 минут ночи по сигналу "555".

Обращаю внимание читателя: в 23.00 2 июля закончился тяжелый бой на подступах к городу, а в 2.30 уже должно было начаться наступление. Но у наших разведчиков не было даже этих трех часов передышки. Высланная вперед от 79-го мотоциклетного батальона разведка на подходе к городу была встречена ружейно-пулеметным огнем и вступила с противником в бой. Одна разведгруппа (старший лейтенант Алексашин, водитель Тущкаион, радист Виноградов и пулеметчик Белянин) на трофейном «оппель-капитане» проскочила к город. Из центра Минска старший лейтенант Алексашин доложил, что в городе большая неразбериха, по улицам мечутся бронетранспортеры и самоходные орудия, на запад и на восток перемещаются части. Это были важные сведения - враг паниковал. Мотаясь но городу всю ночь, с рассветом Алексашин выбрал удобное место во дворе кирпичного завода и оттуда сообщал о перемещениях противника.

Ровно в 2 часа 30 минут я передал всем частям сигнал к наступлению «555». Через десять — пятнадцать минут каждый командир доложил: «Наступление начал». Широкой полосой — десять километров по фронту - танковый корпус шел к Минску. В предрассветной мгле раздавался лязг гусениц, далеко вокруг разносился гул моторов. Все всматривались в дымку на западе: как встретит нас противник под стенами многострадального города?

Начали вырисовываться силуэты сгоревших разрушенных зданий. Вскоре пошли донесения: передовые отряды танковых бригад ворвались в город. На улицах утреннего Минска загремели орудийные выстрелы. Изготовиться к бою должным образом противник не успел, и танковые бригады устремились с разных сторон к центру. Особенно решительно пошла 4-я гвардейская танковая бригада полковника О. Л. Лосика. Она наступала вдоль главной улицы города - Советской — и первой ворвалась в Минск утром 3 июля. В районе небольшого аэродрома на восточной окраине (там теперь расположена студия «Беларусьфильм») танкисты бригады уничтожили несколько самоходок и почти батальон пехоты. Ведущим шел взвод гвардии лейтенанта Фроликова. Этот взвод неоднократно отличался в предыдущих боях. Дмитрий Фроликов, например, еще в начале наступления 26 июня — со своим взводом захватил перекресток дорог Орша — Смоляны. Три его танка, действуя из засады, разгромили тогда вражескую автоколонну численностью более ста машин, которую прикрывали шесть вражеских танков. Из этих шести танков два Фроликов подбил. Этот взвод действовал в составе танкового батальона капитана П. Ф. Клочко. Успешные действия взвода в тот день — 26 июня - дали возможность батальону разгромить еще одну колонну с артиллерией. А 27 июня под Старосельем взвод Фроликова уничтожил два танка, две самоходки и артиллерийскую батарею. За этим снова последовал успешный удар всего батальона, который разгромил большое количество скопившейся пехоты, машин, самоходок. В тот же день несколькими часами позже Фроликов догнал отходящую колонну противника, подбил еще две самоходки, тараном разбил вражеский танк, захватил два артиллерийских орудия и несколько десятков гитлеровцев уничтожил. Поэтому для меня не было случайного в том, что именно Дмитрий Фроликов первым ворвался в Минск.

Полковник О. А. Лосик доложил, что бригада ведет бой на улицах Минска, в 5 утра. К 5-30 6.00 такие же доклады поступили от командиров 25-й и 26-й бригад. К 6 утра главные силы корпуса вели бой в городе. Дальнейший успех зависел от того, насколько быстро нам удастся захватить переправы на реке Свислочь. Река течет с северо-запада на юго восток через центр. Она не глубокая, не широкая, но коварная — дно илистое, и потому большей своей части для танков река непроходима.

Командиры бригад понимали, что даже небольшая задержка в городе чревата серьезными последствиями, и быстро разобрались в обстановке. Используя панику и полную растерянность противника, наши комбриги решили врываться на переправы прямо на плечах бегущих гитлеровцев. Командиры бригад потребовали от передовых отрядов увеличить скорости, пробиваться к мостам, с тем чтобы обеспечить пропуск главных сил.

К 6 часам утра передовой пункт управления корпусом переместился на северо-восточную окраину: здесь сохранилось здание обсерватории, которое мы использовали как НП. НП оказался очень удачным, что позволило мне и находящемуся здесь А. Г. Родину более эффективно управлять боем.

В то время мне еще не были известны результаты боя за Смолевичи, поэтому для обеспечения действий корпуса в Минске и на случай, если противник попытается с востока отойти в Минск, я развернул вдоль автострады фронтом на северо-восток 401-й самоходно-артиллерийский полк подполковника Ю. М. Степанова И вот в разгар боя командир полка доложил, что с востока к городу приближается большая колонна машин. Это нас насторожило: могла отходить к Минску какая-нибудь пробившаяся из окружения под Смолевичами неприятельская колонна... Однако вскоре все выяснилось: командир 401-го самоходного артполка доложил, что на Минск прошел наш стрелковый полк. Буквально через несколько минут мне представился командир передового отряда 1-й гвардейской Московской стрелковой дивизии полковник П. Ф. Толстяков. Помощь подошли нужная и своевременная. Этот усиленный стрелковый полк был передовым отрядом дивизии из 11-й гвардейской армии генерала К. Н Галицкого.

Не задерживая, я поставил командиру полка задачу: найти в городе у переправы через реку Свислочь командира 4-й бригады и совместно с нею продолжать наступление.

Бой развивался успешно. По центральным направлениям бригада полковника О. А. Лосика вышла к переправе, захватила мост через реку Спислочь возле городской электростанции и оставив охрану к саперное подразделение продолжала наступать к Дому правительства и дальше - на западную окраину.

Правее бригады О. А. Лосика наступала 25-я гвардейская танковая бригада полковника С.. М. Булыгина. Головным взводом в бригаде шел взвод лейтенанта Николая Колычева. Об этом танкисте я тоже мог бы многое рассказать. Например, о том, как в тяжелом бою за Оршу его взвод вступил в единоборство с одиннадцатью немецкими танками, несколько танков сжег, а остальных вынудил спасаться бегством. Колычев вел машину, которая называлась именем его погибшего друга - «Николай Обыскалов» было написано на танке, и это имя хорошо знали в корпусе. Николай Обыскалов отличился в боях на Курской дуге и при освобождении Ельни. В тяжелых осенних боях сорок третьего года под Оршей он погиб. Но в памяти боевых друзей этот герой-танкист остался всегда живым. Когда в корпус начали поступать новые танки, одному из них присвоили имя «Николай Обыскалов», и вот на этом-то танке Николай Колычев первым в своей 25-й гвардейской бригаде ворвался в Минск.

Было у нас и еще несколько знаменитых танков. На одном из них воевала механиком-водителем Мария Васильевна Октябрьская.

Мария Васильевна была женой полкового комиссара. Когда в начале войны погиб ее муж, а затем во время эвакуации и сын, она отдала все личные средства в фонд помощи Красной Армии на строительство танка и обратилась с письмом к Верховному Главнокомандующему с просьбой направить ее на фронт механиком-водителем этого танка. Просьба была удовлетворена. Водить танк — физически очень нелегкая работа даже для мужских рук. Мария Васильевна прекрасно с этой работой справлялась. Во время осенних боев под Оршей 20 ноября 1943 года под Новым Селом Октябрьская первой на своем танке ворвалась на вражеские позиции и раздавила гусеницами противотанковое орудие вместе с расчетом. В этом бою танк был подбит, а сама Мария Васильевна ранена. Но она оставалась в танке, с помощью товарищей восстановила машину и продолжала бой. В январе 1944 года в боях на витебском направлении она была смертельно ранена. Ее вынесли с поля боя и эвакуировали в госпиталь, но спасти ее не удалось. Похоронена Мария Васильевна Октябрьская на центральной площади в Смоленске.

Как и всякий командир, прошедший с боями долгий путь, я сохранил в памяти образы очень многих выдающихся людей. Я это определение ввел не случайно. Механики-водители, наводчики, командиры танков, взводов, рот, батальонов, бригад — они были выдающимися людьми. И как многие ветераны, я испытываю грустное, угнетающее чувство оттого, что мне не по силам рассказать обо всех. Эта потребность и заставила взяться за рассказ — может быть, хоть от, части я исполню таким образом долг перед боевыми товарищами.

...Утром 3 июля, ворвавшись в Минск, взвод лейтенанта Николая Колычева пробился с боем к переправе через реку Свислочь и захватил мост. Командир танкового батальона майор Красножен тут же переправил через этот мост весь батальон. Преследуя противника, танкисты 25-й бригады полковника С. М. Булыгина гнали гитлеровцев по улицам города, давили их гусеницами и расстреливали из пулеметов. Без задержки бригада продвигалась к намеченному рубежу. При выходе на западную окраину города Николай Колычев увидел артиллерийскую часть; гитлеровцы спешно разворачивали орудия, чтобы прямой наводкой встретить наши танки и прикрыть отходящие части. Николай Колычев повел взвод прямо на вражеские орудия и раздавил батарею. Путь к западной окраине был свободен.

Так же успешно на своем направлении действовали танкисты и 26-й гвардейской бригады полковника С. К. Нестерова. Им удалось захватить мост возле завода имени Ворошилова. На западном берегу стремительным броском бригада ворвалась на привокзальную площадь. Вокзал был переполнен вражескими солдатами и офицерами. На железнодорожных путях стояли эшелоны, готовые к отправке. Вероятно, враг считал, что наши танки будут задержаны у реки — во всяком случае, прорыв танкового батальона капитана Васильева к вокзалу был для них неожиданным. Здесь уничтожено несколько противотанковых орудий, прикрывавших подступы к вокзалу, и большое число вражеских солдат и офицеров. Противник был вынужден бросить подготовленные к отправке эшелоны с военной техникой...

Стремительно по трем направлениям бригады корпуса пробились через Минск, не давая противнику опомниться и организоваться. В разгар боя, часов около десяти, когда наши бригады уже громили противника в центральной и западной частях города, с юга к Минску подошли передовые части 1-го гвардейского танкового корпуса генерала М.Ф.Панова и завязали в южной части города бой. В это же время севернее Минска успешно продвигалась 5-я гвардейская танковая армия. Стремительный обход Минска танковыми войсками с севера и с юга создал благоприятные условия для быстрого освобождения города.

К середине дня корпус вышел из города, заняв отведенные ему рубежи западнее Минска. Это означало, что возможности получить помощь извне гарнизон в Минске был лишен. К середине дня в город уже втягивались подоспевшие стрелковые части. Нам обстановка не позволила стать участниками горячей встречи с освобожденным населением столицы Белоруссии. Мы стремились к этому от самой Орши, сделали для этого все, что в наших силах, но к моменту, когда улицы заполнились ликующими минчанами, мы уже были километрах в десяти западнее города... И все же отчасти разделили общее ликование — мы послали в город наших представителей. Вернулись они ошеломленные всем увиденным и пережитым на улицах столицы Белоруссии.

С 5 по 10 июля вместе с частями и соединениями общевойсковых армий наш корпус участвовал в ликвидации огромной, стотысячной группировки противника, оказавшейся в окружении восточное Минска. Здесь попали в плен отборные войска вермахта, разбитые в ходе сражения в Белоруссии.

Родина высоко оценила мужество воинов, наградив тысячи участников Белорусской операции орденами и медалями. Особо отличившимся было присвоено звание Героя Советского Союза. Этого высокого звания удостоены четырнадцать воинов-тацинцев: полковник, ныне маршал бронетанковых войск О. А Лосик, офицеры С. М. Митт, Д. Г. Фроликов, А.Б. Михайлов, Н И. Колычев, А. П. Волков, А А. Яковлев И М. Ольшевский, Б. В. Овчинников; сержанты М. В. Октябрьская, В. А. Голоскоков; рядовые А. А. Рябов, Е. В. Анисимов, Е. А. Бикбов.

Корпус и все бригады стали краснознаменными. Многим частям, входящим в сотав корпуса, было присвоено почетное наименование «Минская».

С тех пор прошло более сорока лет. Возрождены разрушенные города и села, заводы и фабрики. Построены новые города и поселки, создана новая промышленность. В центре столицы Белоруссии на площади Победы возднигнут величественный обелиск, у подножия которого горит вечный огонь в честь павших на белорусской земле воинов и партизан.

В знак вечной благодарности воинам четырех фронтов, освободивших Белоруссию, на двадцать первом километре шоссе Минск - Москва насыпан Курган Славы, на вершине которого сверкают четыре штыка, связанные стальным кольцом — символом вечной дружбы армии и народа.

Не забыт и наш Тацинский танковый корпус. В центре столицы Белоруссии, у Дома офицеров, стоит танк Т-34 4-й гвардейской Минской танковой бригады 2-го гвардейского танкового корпуса. На этой «тридцатьчетверке» утром 3 июля 1944 года первым ворвался в Минск гвардии лейтенант Дмитрий Фроликов.

Источник - Журнал "Знание-Сила". Декабрь 1985 года.

Последнее обновление 12.03.2003 год